Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло

Когда я сказал об этом Туе, она рассердилась. Даш говорит: «Любовь иногда остывает».

Хочется думать, что так не бывает.

С первого же экзамена в летнюю сессию Туя вернулась расстроенная. Швырнула сумку с книгами и разрыдалась.

— Что с тобой, родная?

— Дура я, какая же я дура. Все из-за тебя, не надо было мне замуж выходить, какая тут пойдет на ум учеба. Мне поставили «двойку». Понял? И теперь меня отчислят из университета. Пересдавать? Я все равно ничего не знаю и снова завалюсь.

— Тебя уже отчислили?

— Нет еще, но если снова получу «двойку», наверняка отчислят. Только я не стану этого дожидаться, сама уйду. Осточертели мне эти лягушки да подопытные кролики.

Туя в университет больше не пошла. Отговорилась нездоровьем. А тем временем сессия окончилась. Как я ее ни уговаривал, все было напрасно. Мать Туи восприняла новость удивительно спокойно.

— Нечего горевать, — сказала она. — На другой год поедешь учиться за рубеж, в институт торговли.

Посадка закончилась. Проводница, девушка в синем форменном костюме, объявила:

— До отхода поезда осталось пять минут. Просьба к провожающим — выйти из вагона.

Она сказала это, обращаясь ко мне. Разумеется, я выйду. Старичок, подсевший к нам в буфете, ехал в этом же вагоне. Я помог ему внести чемоданы.

— У меня есть сын, — сказал он мне, когда я уже собрался выходить. — Женился он, и теперь невестка родила ребенка. Я приезжал их проведать. Приеду домой — жена к ним отправится. Дети приглашают нас насовсем к ним переселиться, только мы не спешим отказаться от работы в объединении и переехать в теплый дом. Успеем еще. Сыну мы купили новую мебель, кровать деревянную и все остальное. Это на радостях, что внук появился. Остаток денег тоже им отдал — на одежду, мол. Но сын купил нам с женой дэлы на меху. Вы, молодые, народ легкомысленный. Сын провожать меня приезжал, только я его домой прогнал — там его двое ждут. Всегда найдутся люди, которые помогут старику.

Оставшись без дела, Туя целыми днями сидела дома. Ничем не занималась, только читала книжки. Скучала. Трудно сидеть так одной — даже словом не с кем перекинуться. Вот и ждала, когда я с работы приду. Если я немного задерживался, она плакала. Чтобы она не скучала, я приносил ей книги из фабричной библиотеки. Была у меня такая мысль — устроить ее к себе на фабрику. Но я все медлил, как-то неудобно было: то хвалился — жена студентка, а теперь — на тебе! Примите ее на работу. А тут еще и теща против меня ополчилась.

— Сам сапожник и жену хочешь сделать сапожницей. Вот и будете два сапога — пара!

— Любая работа лучше, чем сидеть дома, — уговаривал я Тую.

— Знаю я твои «лучше». Скажи уж, что кормить меня надоело. А я и не прошу.

На это я не знал что ответить. Жизнь наша становилась совсем грустной. Прежде по вечерам мы долго беседовали — Туя рассказывала об университете, я о своей фабрике. Теперь же Туе не о чем было мне рассказывать. И мои новости ее больше не интересовали. Стоило прийти домой минутой позже, как она начинала упрекать меня.

— Хорошо рабочему человеку — всегда отыщется предлог, чтобы украдкой в кино сбегать.

«Если Туя не хочет работать на моей фабрике, может, ей подыскать другое место?» — думал я. И стал расспрашивать друзей и знакомых, нет ли где-нибудь «чистенького местечка» для моей жены. Термин этот ввела в наш обиход мать Туи.

Туя скучала день ото дня все сильнее. Потом от скуки стала ходить к матери, и тут все началось. Вдвоем они отправлялись по магазинам, покупали дешевые и ненужные вещи. Теперь моя жена была хорошо осведомлена, кто из ее знакомых сделал себе обновку, кто на ком женился или за кого вышел замуж. Иногда, когда я возвращался с работы, Туя меня даже не замечала. Вероятно, самое страшное для человека — сидеть без дела, не учиться и не работать. На беду, отец Туи долго не приезжал из худона. Правда, ходили слухи, что скоро он вернется в город навсегда. Моя мать как могла утешала меня:

— Ничего, в жизни бывают трудности. Вы с Туей только духом не падайте.

Однажды Туя вдруг сказала:

— Я согласна поступить к тебе на фабрику.

— Твоя мать рассердится.

— А мы ей не скажем.

Я обрадовался — поняла наконец, что без работы нельзя.

Я немедленно пошел к директору. Все рассказал ему начистоту. Он меня понял и обещал подыскать место для Туи, — новые рабочие, дескать, очень нужны. Я привел жену в отдел кадров, и ее зачислили на работу со следующего же дня. А вечером пришла ее мать. Она сказала, что завтра они с Туей едут в дом отдыха. Мы переглянулись: сказать ей правду? Туя покачала головой.

— Как, ты не рада? — вспылила мать.

— Я не поеду, мама.

— Что ты сказала? По-твоему, лучше сидеть и караулить эти стены?

— С чего ты взяла, что мне надо отдыхать? Я же не работала.

— Не говори глупости, — отрезала теща. Пришлось Туе рассказать ей о своем решении.

— Я же сказала — на следующий год ты поступишь в другой институт. Это все твой Дорж тебя с толку сбивает.

— Послушай, мама, ты несправедлива. Учиться в университете я не смогла. Идти в институт торговли у меня тоже нет желания. Пойми, я еще не нашла себе занятия по душе. Буду работать. Что здесь плохого? Может, работа и поможет мне выбрать профессию.

Нет, положительно я не знал свою жену. Молодец!

— Выходит, своим умом жить решила, дочка?

— Выходит, что так, мама, — тихо, но твердо ответила моя Туя.

Дан сигнал отправления. В открытое окно Туя высунула голову:

— Доржо, вставай пораньше, не опаздывай на фабрику!

— Постараюсь.

— Будешь жить у матери, помогай ей готовить.

— Ладно. А ты своей скажи, что я не мог с тобой вместе приехать. Она, вероятно, встречать тебя будет.

— Встретит.

Поезд плавно тронулся с места. И тут мой мозг молнией пронзила мысль: завтра воскресенье, я мог бы поехать с Туей, навестить ее родителей, — теперь они жили вместе, — и вечерним поездом вернуться в город. Я помчался к кассе. Кассирша считала деньги.

— Послушайте!

Она невозмутимо продолжала считать деньги.

— Дайте мне скорее билет до Дархана.

Кассирша посмотрела на меня с сожалением:

— Билетов нет. Последний поезд только что ушел.

Протяжный гудок паровоза донесся уже издалека.

Перевод Г. Матвеевой.