Приключения трех джентльменов. Новые сказки «Тысячи и одной ночи» - Фанни ван де Грифт Стивенсон

– Еще один вопрос, – произнес Сомерсет. – Вы не приемлете закон Линча. Интересно почему?

– Потому что это в своем роде политическое убийство, – отвечал заговорщик спокойно, однако несколько подняв брови, словно удивляясь заданному вопросу.

– Попрощайтесь со мной! – воскликнул Сомерсет. – Слава богу, у меня в душе не осталось к вам неприязненных чувств, и, хотя вы даже не можете вообразить, как страстно я жажду увидеть вас на виселице, я совершенно спокойно помогу вам уехать отсюда.

– Я не совсем вас понимаю, – сказал Зеро, – но уверен, что вы желаете мне добра. А если уж мы заговорили о моем отъезде, нужно учесть и еще кое-что. Я забыл запастись средствами; все мое ничтожное имущество погибло при происшествии, которое история с любовью наречет «Злодейским Преступлением на Голден-сквер», а не имея того, что принято грубо, но выразительно именовать «банковскими билетами», как вы, вероятно, знаете, пересечь океан я не смогу.

– Для меня, – произнес Сомерсет, – вы перестали быть человеком. Вы имеете не больше прав рассчитывать на меня, чем скребок для чистки обуви, но трогательный сумбур у вас в голове обезоруживает и заставляет воздержаться от крайних мер. До сего дня я думал, что глупость смешна и забавна, но теперь знаю, что нет, и, когда я гляжу на ваше идиотское лицо, смех одолевает меня, как смертельная болезнь, а слезы выступают на глазах, как кровь из раны. Что же это предвещает? Я начинаю сомневаться, я теряю веру в скептицизм.

Возможно ли, – вскричал он затем, словно ужаснувшись самому себе, – мыслимо ли, чтобы я поверил в то, что существует добро и зло? Я и так уже обнаружил, к собственному немалому изумлению, что пал жертвой такого предрассудка, как личная честь. Неужели мне предстоит меняться и дальше? Неужели вы лишили меня моей беззаботной юности? Неужели мне, это в мои-то годы, суждено превратиться в скучного добропорядочного обывателя? Но к чему я распинаюсь перед этим тупицей? Скажу только одно: я не позволю вам остаться среди женщин и детей; мне недостает мужества донести на вас, если я могу хоть как-то этого избежать; денег у вас нет; что ж, возьмите мои и убирайтесь, и, если я еще увижу вас когда-нибудь, не сомневайтесь, это будет последний день вашей жизни.

– В подобных обстоятельствах, – отвечал Зеро, – я не вижу иного выхода, кроме как принять ваше предложение. Вы прибегаете к выражениям, которые хотя и оскорбляют, но не удивляют меня; я вполне осознаю, что для того, чтобы стать на нашу точку зрения, требуется определенный опыт, воспитание и привычка, определенная нравственная гигиена, если позволите так выразиться, а в вас меня всегда привлекала такая черта, как восхитительная, неподражаемая прямота. Деньги же, которые вы мне ссужаете, вам потом перешлют из Филадельфии.

– Ни за что, – отрезал Сомерсет.

– Дружище, вы не понимаете, – продолжал заговорщик. – Теперь мое начальство примет меня, заново преисполнившись ко мне доверия, а мои эксперименты не будут более стеснены жалким состоянием моего кошелька.

– К вашему сведению, сэр, я собираюсь вот-вот совершить преступление, – отвечал Сомерсет, – и будь вы даже сказочно богаты, как Вандербильт, я и тогда с презрением откажусь принять от вас деньги, которые потратил столь недостойным образом. Возьмите их и оставьте себе. Клянусь, сэр, всего три дня, проведенных в вашем обществе, превратили меня в древнего римлянина.

С этими словами Сомерсет остановил проезжающий мимо кеб и вместе со своим спутником быстро покатил к железнодорожному вокзалу. Здесь, заручившись клятвой заговорщика, он передал ему деньги.

– Что ж, – произнес Сомерсет, – я восстановил свою честь, пожертвовав вам все до последнего пенса. И слава богу, хотя меня теперь ждет голодная смерть, я избавлен от всякого общения с мистером Зеро Пумперникелем Джонсом.

– Вам грозит голодная смерть? – вскричал Зеро. – Дружище, я не могу смириться с этой мыслью.

– Возьмите билет! – приказал Сомерсет.

– Думаю, вы проявляете излишнюю горячность, – заметил Зеро.

– Возьмите билет! – повторил молодой человек.

– Знаете, – сказал заговорщик, возвращаясь с билетом в руке, – ваше поведение столь странно и оскорбительно, что я даже не знаю, пожать вам на прощанье руку или нет.

– Если бы я воспринимал вас как человека, то пожимать вам руку не стал бы, – отвечал Сомерсет. – Но если увидеть в вас подобие насосного колодца, извергающего яд или адский пламень, то, пожалуй, я готов.

– Каким холодным выдалось наше прощание, – вздохнул динамитчик и, сопровождаемый неотступно следующим за ним Сомерсетом, направился к платформе. Ее в этот час переполняли пассажиры; как раз отправлялся поезд на Ливерпуль, а другой только что прибыл, и двигаться в двойном людском потоке было трудно. Однако, поравнявшись с книжным киоском, заговорщик и его «конвоир» оказались на открытом месте, и здесь внимание динамитчика привлек разворот «Стандарда», на котором красовались набранные крупным шрифтом слова: «Экстренный Выпуск: Взрыв на Голден-сквер». Глаза у него загорелись, шаря в кармане в поисках нужной монеты, он бросился вперед – его саквояж сильно ударился об угол киоска, – и тотчас же, с ужасным, грозным, оглушительным грохотом, динамит взорвался. Когда дым рассеялся, оказалось, что киоск сильно пострадал, а его потрясенный владелец опрометью кинулся прочь от руин, но ни от ирландского патриота, ни от саквояжа не осталось ни малейшего следа.

Едва выбравшись из свалки, Сомерсет в ужасе бросился бежать и вылетел из вокзала на Юстон-роуд: голова у него кружилась, его тошнило от голода, а в карманах у него было пусто. Впрочем, шагая дальше по тротуару, он с удивлением понял, что на душу его снизошло какое-то странное, безмятежное ликование, великий покой, ощущение словно бы божественного присутствия и благоволения судьбы, и он сказал себе, что, даже если его ожидает худшее, он теперь сможет умереть от голода, хотя бы отчасти утешаясь мыслью, что Зеро уничтожен.

Ближе к вечеру он добрел до лавки мистера Годола и, совершенно обессилев от вынужденного долгого поста и почти не соображая, что делает, открыл стеклянную дверь и вошел.

– Ба! – проговорил мистер Годол. – Мистер Сомерсет! Ну что же, вы пережили какое-нибудь приключение? Вы готовы поведать обещанную историю? Пожалуйста, садитесь; позвольте мне выбрать вам сигару моей собственной торговой марки и вознаградите меня рассказом в вашем неподражаемом стиле.

– Я не должен курить сигары, – произнес Сомерсет.

– Вот как! В самом деле? – откликнулся мистер Годол. – Но теперь, взглянув на вас повнимательнее, я вижу, что вы очень изменились. Мой мальчик, надеюсь, с вами все хорошо?

Сомерсет разрыдался.

Эпилог в табачной лавке

Как-то