Арабская романтическая проза XIX—XX веков - Адиб Исхак

А полюбить жизнь через работу — значит приблизиться к глубочайшей тайне жизни.

Но если в своем страдании вы называете рожденье горем и заботу о плоти — проклятьем, начертанным на вашем лбу, то я отвечу: ничто, кроме пота на вашем лбу, не сотрет начертанного.

Говорили вам также, что жизнь есть тьма, и вы в усталости своей вторите тому, что было сказано уставшими.

А я говорю:

Жизнь на самом деле есть тьма, когда нет стремления,

Всякое стремление слепо, когда нет знания,

Всякое знание тщетно, когда нет труда,

Всякий труд бесплоден, когда нет любви;

И когда вы трудитесь с любовью, вы связываете себя с самим собой, друг с другом и с богом.

А что значит трудиться с любовью?

Это — ткать одежды из нитей своего сердца так, словно те одежды наденет твой возлюбленный.

Это — строить дом с усердием так, словно в том доме поселится твой возлюбленный.

Это — сеять семена с нежностью и собирать урожай с радостью так, словно плоды будет есть твой возлюбленный.

Это — наполнять все, что ты делаешь, дыханием своего духа,

И знать, что все благословенные усопшие стоят подле тебя и смотрят.

Часто я слышал, как вы говорили, будто во сне: «Тот, кто ваяет из мрамора и обретает в камне образ своей души, благороднее того, кто пашет землю.

И тот, кто ловит радугу, чтобы перенести ее на холст в облике человека, выше того, кто плетет сандалии».

Но я говорю, не во сне, а в ясном бодрствовании полудня, что ветер беседует с могучим дубом так же нежно, как и с тончайшими стебельками травы;

И лишь тот велик, кто превращает голос ветра в песню, становящуюся нежнее от его любви.

Труд — это любовь, ставшая зримой.

Если вы не можете трудиться с любовью, а трудитесь лишь с отвращением, то лучше вам оставить ваш труд, сесть у врат храма и просить милостыню у тех, кто трудится с радостью.

Если вы печете хлеб равнодушно, то ваш хлеб горек и лишь наполовину утоляет голод человека.

Если вы давите виноград с недобрым чувством, то оно отравляет вино.

Если даже вы поете как ангелы, но не любите петь, то вы не даете людским ушам услышать голоса дня и голоса ночи.

О РАДОСТИ И ПЕЧАЛИ

Потом просила женщина:

— Скажи нам о Радости и Печали.

И он ответил:

— Ваша радость — это ваша печаль без маски.

Тот колодец, из которого доносится ваш смех, часто бывал полон вашими слезами.

А разве бывает иначе?

Чем глубже печаль проникает в ваше естество, тем большую радость вы можете вместить.

Разве чаша, что хранит ваше вино, не была обожжена в печи гончара?

И разве лютня, что ласкает ваш дух, не была вырезана из дерева ножом?

Когда вы радуетесь, вглядитесь в глубину своего сердца, и увидите, что ныне вы радуетесь именно тому, что прежде печалило вас.

Когда вы печалитесь, снова вглядитесь в свое сердце, и увидите, что воистину вы плачете о том, что было вашей отрадой.

Некоторые из вас говорят: «Радость сильнее печали», а другие говорят: «Нет, сильнее печаль».

Но я говорю вам: они неразделимы.

Вместе они приходят, и, когда одна из них сидит с вами за столом, помните, что другая спит в вашей постели.

Истинно, вы, как чаши весов, колеблетесь между своей печалью и радостью.

Лишь когда вы пусты, вы в покое и уравновешены.

Когда хранитель сокровищ возьмет вас, чтобы взвесить свое золото и серебро, ваша радость или печаль непременно поднимется или опустится.

О ДОМАХ

Тогда вышел вперед каменщик и просил:

— Скажи нам о Домах.

И сказал он в ответ:

— Постройте в пустыне жилище из своих образов, прежде чем строить дом в стенах города.

Ибо как вы возвращаетесь домой в своих сумерках, так возвращается и странник в вас, вечно далекий и одинокий.

Дом ваш — ваше бо́льшее тело.

Он растет под солнцем и спит в ночной тиши, и ему снятся сны. Разве не спит ваш дом и не уходит он во сне из города в рощу или на вершину холма?

Если б я мог собрать ваши дома в свои ладони и, как сеятель, разбросать их по лесам и лугам!

Если бы долины были вашими улицами и зеленые тропы — аллеями, чтобы вы могли искать друг друга в виноградниках и приходить с ароматом земли в своих одеждах!

Но этому не пришло еще время.

В страхе своем ваши праотцы собрали вас слишком близко друг к другу. Не сразу исчезнет этот страх. Не сразу перестанут городские стены отделять очаги ваши от ваших полей.

Скажите мне, люди Орфалеса, что у вас в этих домах? Что вы храните за закрытыми дверями?

Есть ли у вас мир, безмятежное стремление — свидетельство вашей силы?

Есть ли у вас воспоминания — мерцающие своды, что соединяют вершины разума?

Есть ли у вас красота, что уводит сердце от вещей из дерева и камня к святой горе?

Скажите мне, есть ли это в ваших домах?

Или у вас есть лишь покой и жажда покоя, то потаенное, что входит в дом как гость, становится хозяином, а после — властелином?

Да, оно становится укротителем, кнутом и плетью превращающим ваши пылкие желания в игрушки.

Хотя руки его нежны, сердце его из железа.

Оно убаюкивает вас лишь для того, чтобы стоять у вашей постели и глумиться над достоинством плоти.

Оно осмеивает ваш здравый ум и кладет его в мягкие листья, как хрупкий сосуд.

Истинно, жажда покоя убивает страсть души, а потом идет, ухмыляясь, в погребальном шествии.

Но вы, дети пространства, вы, беспокойные и в покое, вас не заманить в ловушку и не укротить.

Не якорем, а парусом будет ваш дом.

Не пленкой, затягивающей рану, будет он, а веком, что защищает глаз.

Вы не сложите крылья, чтобы пройти в двери, не склоните голову, чтобы не удариться о потолок, и не будете сдерживать дыхание из страха, что стены потрескаются и рухнут.

Вы не станете жить в гробницах, возведенных мертвыми для живых.

И каким бы великолепным и величественным ни был ваш дом, он не будет хранить вашей тайны и не укроет вашу страсть.

Ибо то, что в вас безгранично, пребывает в небесной обители, врата которой — утренний туман, а окна — песни и ночная тишина.

ОБ ОДЕЖДЕ

И просил ткач:

— Скажи нам об Одежде.

И он ответил:

— Ваша одежда прячет