Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

Прибыв к Божею, разговор начал Изгутты:

- Что же ты? Ведь не рабыня же тебе досталась, взятая в набеге! Разве она не дитя Кунанбая была, родимая дочь его? И, наконец, можно же было сообщить матери, чтобы она хоть горсточку земли могла бросить в могилу? Что за низость, что за недостойная мстительность!

Ответ на послание Кунанбая высказал Божей в присутствии Байдалы и Тусипа.

- Это Кунанбаю свойственно искать причину для оправдания какого-нибудь своего нового подвоха. Что надлежало мне сделать? Неужели справить тризну по смерти девчонки, размером с ноготок? Ну, если и справил бы - то что, моя голова убереглась бы от коварного удара сзади, с его стороны? Если считает, что я виноват в смерти, пусть потребует с меня кун, выкуп за смерть. Только пусть сначала попробует взять его у меня, если на то хватит у него силенок.

Было похоже на то, что земельные распри и притязания дошли до предела! Слова Божея означали только одно: раздоры в это лето перерастут в большую войну, грядет лето великой смуты.

Отправив восвояси Изгутты и Жакипа, Божей и его люди тотчас бросили клич, сзывая на большую сходку всех родственников, близких и друзей.

В тот самый вечер, когда Кунанбай со своими людьми принимал решение о начале новой военной вражды, в ауле Божея, на озере Сарколь, принимали такое же решение и клялись в верности друг другу Байсал, Каратай, Божей и другие из их союза.

Наступила пора, когда кочевым аулам надо было уже обустраиваться на своих джайлау и зажить размеренно. Было самое начало лета. Перевалив через хребет Чингиза, запозднившиеся аулы с обеих враждующих сторон спешили занять удобные кочевые станы - Баканас, Байкошкар, Казбала, Жанибек. Было похоже на то, что теперь, с наступлением теплого времени, все летние дни - вольготные дни на джайлау и темные ночи будут заняты боевыми схватками.

В целом кочевка всего народа Тобыкты происходит весьма быстро. В кочующих караванах джигиты, все до одного, не слезают с лошадей, сидят наготове в седлах, с шокпарами и соилами в руках. И по ночам беспокойно объезжают табуны пасущихся коней, на которых им этим летом придется еще поездить.

Всеобщая вражда, нарастая с каждым днем, распространяется все шире. В аулах люди слышат беспокойные крики и шум из соседних аулов, где стар и млад, молодые бабы и старухи -все живут с одной тревогой: «налетят - ограбят», «вот, пришли они, окаянные!». И по ночам не спят, тревожно прислушиваясь к каждому шороху.

Аул Зере, подхваченный волной этого тревожного исхода, быстро снявшись со стана Копа, вскоре добрался до Баканаса. Уже прошел день, как они здесь. Рядом, вдоль реки, собралось не десять аулов, как говорил Кунанбай, а все тридцать-сорок. И оттуда заспешили в Большой аул Кунанбая множество верховых, вооруженных соилами, привязывали коней возле юрт Улжан и Айгыз. На перекочевке, в пути, Кунанбай не удалялся от своего аула. В Баканасе он устроил военную ставку, стал принимать посыльных, сам отправлял во все стороны гонцов. Сегодня все его атшабары, старшины родов и бии - на Баканасе. Все тридцать-сорок аулов, раскинувшиеся вдоль реки, составили некую орду, как будто для проведения великой сходки или небывалого торжества. Ни большого схода, ни выборов властей, ни великих похорон или тризны не было. Но, несмотря на отсутствие подобных причин, огромная, кипучая орда образовалась. Вновь прибывающих людей, казалось, не счесть.

Абай не знал дальнейших намерений отца. Со дня прибытия на Баканас был Кунанбай постоянно окружен людьми. Со смертью Камшат весь Большой дом погрузился в траур, обе матери и бабушка постоянно пребывали в скорби и печали, Абай отошел от всех дел и забот отца. Слышал только, что на соседние стоянки должны были прибыть несколько аулов Жигитек, Бо-кенши, Котибак, но они никак не прибывали, и это беспокоило окружение Кунанбая. Никто не знал и не мог предположить, в чем причина. Стали дознаваться - услышали, что караваны остановились на уровне Актомар, Каршыгалы, Шакпак. Враждующие между собой кочевья обычно старались опередить друг друга на караванных путях, или хотя бы не отстать и следовать, как говорится, «стремя в стремя», тесня друг друга в узких проходах. Так шло дело и в этом году, но вдруг что-то случилось, и недружественные аулы резко отстали на пути к джайлау. «Почему? Что за этим стоит?» - гадали люди, стар и млад, пока однажды около полудня не пришла в Баканас неожиданная, потрясшая всех весть...

Стало известно, что трое путников из рода Бокенши, заскочившие на временную стоянку аула Изгутты, чтобы напоить лошадей, сообщили: «Уже пять дней, как болеет Божей. И теперь болезнь, похоже, добивает его. Или Божея страх охватил? Или решил, на всякий случай, предусмотреть худшее? Но накануне вечером созвал всех близких родственников и стал с ними прощаться».

Эти слова путников-бокенши оказались правдой.

Весь народ на Баканасе, доселе усердно готовившийся к предстоящим сражениям, на сегодняшний день отставил все и полностью предался обсуждению главной новости. «Говорят, он обратился к родным с прощальными словами!» «Байсал, Байдалы и Тусип попрощались с ним со слезами на глазах!» «Его болезнь напугала родственников». «Неужели он умирает?» Пастухи, встретившись в степи на путях своих, бабы на скотном дворе, конные в седлах, пешие на дорогах, чада и домочадцы в юртах, невестки-снохи, сидящие за чайным кругом, - все только и говорили об этом.

На следующий день недобрые слухи подтвердились. Пришла весть о кончине Божея. Умер он накануне ночью, в час, когда люди готовятся отойти ко сну.

Жумабай услышал о смерти Божея, будучи на дороге, спешно повернул коня и прискакал к дому Улжан. Все сидели за утренним чаем - сам Кунанбай, Зере, Улжан, из детей - Абай, Оспан и Такежан.

Взрослые траурную весть восприняли по-разному. Кунанбай, заметно побледнев, уставился сквозь дверной проем, с приподнятым пологом, на далекие голубоватые холмы и пригорки. Беззвучно шевеля губами, начал читать молитву. Провел ладонями по лицу. Зере, мгновенно охваченная горем, как сухое дерево пламенем, со стоном вздохнула и затем тихо заплакала, проливая крупные, редкие слезы.

У Абая перехватило горло, он не мог вздохнуть, сердце болезненно заколотилось в груди.

Аулы Иргизбая на Баканасе ждали траурного гонца с известием о кончине Божея. Полагали, что, следуя старинному обычаю, пригласят сородичей на жаназа, заупокойную молитву перед погребением.

Следуя тем же старинным обычаям - если и находятся люди в ссоре, пусть даже самой жестокой, их на время