Путь Абая. Книга третья - Мухтар Омарханович Ауэзов

- воскликнул Абай - Нет у меня другой мечты, чем видеть тебя в добром здравии. Сейчас, поговорив с тобой, я словно расправил крылья. Коли мне подарили бы скакуна да верблюда в придачу, и то не стоило бы это твоих слов!

Абай давно не чувствовал себя так радостно и легко. В душе его зарождались новые стихи, и он знал, что посвятит их ни кому иному, как верному своему другу Базаралы, который будто бы и не только от себя говорил, а от всего народа, а значит, и стихи будут обращены не к одному Базаралы, но и ко всем казахам. По глазам своего друга Абай понял, что и он все знает, понимая даже то, что под словом «канатым» - крылья - поэт подразумевал свое творчество, свое вдохновение, и именно сейчас, ночью, на околице этого бедного аула, осиянной яркой луной, он нашел опору в сердце своего народа...

Уезжая утром из аула Базаралы, Абай увозил с собой не только утешительные слова от своего старого друга, но и новые силы, которые тот как будто бы передал ему от сердца к сердцу в эту ночь благодарственных откровений.

2

Тем временем в аул возвратились и джигиты. После поездки в Коныр-аулие они были радостно возбуждены и веселы, спешились у коновязи, о чем-то оживленно переговариваясь, весело смеясь. Но здесь же их встретил Абай и в нескольких словах поведал о новой беде. Виновниками очередной напасти были Оспан и Оразбай.

Не зная подробностей этого дела, Абиш догадался, что оно весьма серьезно: об этом говорил угрюмый вид отца. Его мрачное лицо стояло перед глазами Абиша и в мягкой тьме юрты, когда он, ворочаясь с боку на бок, старался заснуть. Но сон не шел... Абиш снова встал и оделся. Кто-то должен был объяснить ему все до конца. Но кто же еще, если не его младший брат, который вчера, по дороге в Коныр-аулие, столь обстоятельно рассказал ему о положении дел на джайлау?

В юрте Магаша уже сидели Акылбай, Ербол и Какитай. Как только Абиш вошел, хозяин поставил на очаг уже остывший чайник. Было ясно, что разговор будет долгим. Так и вышло: молодые друзья Абая просидели до самого рассвета.

Вот о чем поведали, иногда взволнованно перебивая друг друга, Ербол и Акылбай.

Как уже было известно Абишу, волостной глава Оспан поехал в Есболат, в аул Оразбая, сына Аккулы, и не просто поехал, а прихватил с собой биев и пятидесятников-елюбасы, старшин-атшабаров и своего волостного писаря, в твердом намерении провести съезд. Оразбай, прослышав о том, тотчас ускользнул в город - не только для того, чтобы сорвать съезд, но и чтобы нажаловаться на Оспана семипалатинскому «жандаралу». Перед самым отъездом он, говорят, заставил двоих есболатовских старшин написать «приговор», удостоверенный их личными печатями. А жителям Есболата Оразбай строго наказал, чтобы они не позволили Оспану провести съезд.

Сплетая клубок хитроумных интриг, Оразбай даже не скрывал своих намерений. Он прекрасно знал, что люди донесут до Оспана все его слова. На грядущем съезде Оспан намеревался выставить на всеобщее порицание толстосумов, обогатившихся благодаря Оразбаю, тех, кто вовсе отбился от рук в пору вражды, которая царила в Чингизе. От этой вражды, от этих раздоров все соседние роды - Каракесек, Уак и Керей досыта натерпелись насилия, гнета и разорения. Начать же Оспан собирался с главного злодея этого края - самого Оразбая.

На подобное дело прежние волостные решиться не могли и не хотели, но Оспан, еще до прихода на этот пост, клялся, что справится с непокорными. А с кого же начать, как не с самого клыкастого? Ведь если удастся одолеть Оразбая, то и другие съезды, в других местах, должны пройти успешно. К тому же Оспану давно был не по душе Оразбай, а заодно и Жиренше. Их обоих он называл подлыми сутяжниками, а их среду - осиным гнездом беспрерывных напастей и бед, происходящих среди тобыктинцев.

Именно Оразбай и Жиренше раздули вражду среди жигите-ков, именно из-за этих двух смутьянов, по разумению Оспана, родственные роды восстали друг на друга, и в итоге вместе пали на землю, словно им подрезали жилы.

До сих пор Оразбай всецело полагался на свое богатство, упрямство и дерзость, никого не боялся, никого не слушал. Но Оспан был камнем твердой породы: он и раньше ни с кем не церемонился в своем стремлении к справедливости. Теперь, став волостным главой, он не на шутку решил взяться и за Оразбая, и за его приспешников, не считаясь даже со своим родным братом Такежаном, если тот окажется в стане врагов.

Оспан не так уж и стремился в кресло волостного главы, а потому и не боялся потерять его. Он не очень-то понимал, что, попав в число аткаминеров, сам оказался среди пройдох, каким принято быть на такой должности. Теперь все эти хитрецы и плуты, как бы они ни были сильны, побаивались его, своенравного по натуре, цельного по характеру. Да и вид у Оспана был устрашающий, под стать истинному великану - рослый, массивный, самый крупный среди всех тобыктинцев, а его большие черные глаза горели огнем, словно уже отражали блеск выхваченного из ножен, готового к бою клинка.

Все знали, какой силой обладал Оспан, и даже называли его Туйе-палван23. В народе ходила легенда о том, как он одной рукой навзничь завалил быка-трехлетку, прижал его к земле, не давая разъяренной скотине даже пошевелиться. В другой раз, когда на Оспана набросился бешеный пес, он крепко схватил его за морду и ударил оземь.

Был и такой случай. Как-то он спас большого верблюжонка -вытащил его из ямы, ухватившись руками за оба горба. Люди и боялись Оспана, и уважали его, любовались мощной статью батыра. Богатырскую силу дополнял своенравный несгибаемый характер, и никто не желал бы встретиться с Оспаном на узкой дорожке.

В то же время среди всех владетелей Тобыкты Оспан считался самым приветливым и гостеприимным. Сородичи даже посмеивались за глаза над его чрезмерной щедростью. Говорили, стоит какому-то путнику не спешиться в его ауле, не попробовать еды в его очаге, как он тут же посылал людей догнать всадника в степи, а потом обращался к нему с подобной сердитой речью:

- Это чем же я провинился, что ты проезжаешь мимо, не погостив у меня? Чем не угодил тебе мой дастархан? Говори!

Такежан, Майбасар и другие посмеивались над Оспаном между собой:

- Все говорят: «Гости - одно