Путь Абая. Книга третья - Мухтар Омарханович Ауэзов

дни аса по Оспану Абай и перед друзьями своими предстал в удручающем виде. Он казался угасшим, потерявшим свой дар высокого слова, несчастным человеком. Младшие его друзья и братья встревожились: «Неужели смерть и скорбь могли сломить Абая, погасить в нем огонь творчества?» Особенно сильно страдал за Абая Дармен.

Но, внешне выглядевший безжизненным, Абай-поэт мощно жил в душе, преодолев в себе Абая-печальника. Когда оплакивали Оспана, много произносилось речей в его светлую память, и время от времени вступал в этот ряд поминальных речей и Абай со своими стихотворными импровизациями.

Вспоминая о лучших, бесценных качествах души и натуры Оспана, Абай невольно оглядывался на своих здравствующих родичей, - и тоска об ушедшем брате начинала жечь его душу еще сильнее, напоминая, какую утрату пришлось понести...

Кто же теперь самый могучий в роду, кто самая крепкая опора? Неужели Такежан? О, эти «такежаны». Они суть мерзость человеческая. Сверх всякой меры - жестокости, невежества и полное отсутствие доброты, человечности. Опереться не на кого. Утешиться нечем. Вор на воре, грабитель на грабителе. Зло наносят уже не отдельному дому или аулу, а всему народу. Как при этом сделать легче его жизнь? Тут сколько ни думай, а ничего не придумаешь. Полная безысходность, всюду тупик...

На третий день к вечеру Дармену удалось увести Абиша из траурного дома. Друзья вышли из аула, пройтись. Солнце близилось к закату. Западная сторона небосклона тонула в багровом мареве, расплавленные огненные облака растекались над горизонтом. Небо над просторами Ералы было охвачено беспредельной вселенской тишиной.

Прохладный вечерний ветерок веял над притихшей степью. После долгого бдения в траурной юрте Абиш вдыхал полной грудью свежий воздух родной Арки. Выйдя за пределы аула, джигиты направились в сторону реки. Они шли по ровному ковру белесого ковыля и зеленой луговой травы, на котором не было ни пылинки. Сапоги, намокшие в вечерней росе, порой скользили по сырому травяному покрову, но молодые люди бодро и уверенно шагали вдоль реки по высокому берегу, увлеченно разговаривая.

Вскоре перед ними открылся аул с многочисленными серыми юртами, стоявшими близко к реке, издали путникам показалось, что дома поставлены прямо на воде. Дармен увлек друга напрямик к этому аулу. Приближаясь к нему, они продолжали разговаривать. Говорил больше Дармен, которому было что сказать Абишу, тот же внимательно слушал, всем своим существом впитывая каждое слово друга и сверстника.

- Абиш, мы все очень ждали тебя. Ждали, надеясь, что ты привезешь целебное снадобье нашему Абаю-ага. Да и нам всем также! Ведь мы не смогли излечить его от недуга тяжелых переживаний! Нам это оказалось не под силу, Абиш. Только ты один сможешь теперь помочь агатаю. Я позвал тебя, чтобы сказать тебе об этом, Абиш.

Но Абиш не спешил поддержать разговор. Ему было неловко слышать от молодого, здорового джигита признание в своей слабости, а также обсуждать с ним печальное состояние отца, в котором он находился. Абиш ограничился лишь замечанием:

- Дармен, я вижу, что ваши тревоги об отце возникли не на пустом месте. Вот и будем дальше думать вместе, как помочь ему.

Подобная сдержанность и спокойствие Абиша понравились Дармену. Он сам всегда стремился утверждать себя не словами, а делами и поступками. И ему также претило всякое пустословие.

На краю аула их с лаем встретили собаки, косматые чернобелые сторожевые псы. Выбежали навстречу трое-четверо мальчишек, уже давно заметивших пеших путников, свернувших к их аулу. Первым подбежал и поздоровался улыбчивый мальчишка лет семи. Дармен приветливо заговорил с ним:

- Рахимтай, дедушка дома?

- Нет, не дома. Он во дворе сидит! - вспыхнув от смущения, ответил мальчишка.

Ответ рассмешил Абиша, засмеялись и другие подбежавшие дети. Рахим смутился еще сильнее и, вспыхнув, потупился, чуть отвернулся в сторонку и стал рассматривать ногти на руке.

Бесхитростный, кроткий мальчик пришелся Абишу по душе. Он с явным удовольствием ласково смотрел на маленького своего земляка, кончик носа у которого сразу вспотел от волнения. Но скошенные в сторону черные глазки его с огромным любопытством глядели на гостей.

Дармен ласково обнял мальчишку, прижал к груди. Абиш нежно погладил его по гладко выбритой макушке.

- Рахим, чей ты сын? - спросил он.

Рахим тотчас ответил:

- Я дедушкин!

И опять все весело засмеялись - гости, аульная детвора.

Дети окрестных аулов слышали и знали о знатном, ученом ага Абише, но им еще не приходилось видеть его. Жгучее любопытство горело в их глазенках.

- Это самый младшенький у Даркембая. Единственный из его многочисленных детей, оставшийся в живых. Бог сохранил его на радость и в утешение старому отцу.

При этих словах малыш снова смутился. Выскользнув из объятий Дармена, он звонким голосом крикнул:

- Дармен-ага, скажу дедушке про вас! - и припустил в сторону своего дома.

Рахим побежал к небольшой серой юрте, с виду вполне добротной и целой среди множества других латаных-перелатаных, убогих лачуг жатаков.

- Надо отдать салем Даркембаю. Хочу раньше других наведаться к аксакалу и первым услышать от него, за чем следило и что заметило «всевидящее око» нашего степного мудреца, - с шутливой улыбкой промолвил Абиш.

Даркембай сидел в тени своей юрты на шкурке гнедого жеребенка и тесал топором длинную деревянную чурку. Часто взмахивая топориком-шапашот, в виде мотыги, заточенной в лезвие с широкой стороны, старик обтесывал березовое поленце, мастерил топорище.

Видимо, было ему в удовольствие, сидя в прохладной тени, совершать мирную работу, привычную для рук и милую для души. Инструмент словно сам собою взлетал вверх и опускался на изделие, весело и непринужденно водя рукою мастера.

Приветливо поздоровавшись с гостями, Даркембай вернулся к прерванной работе. Разговор вел, продолжая дело.

- Даке, вы все еще здоровы и полны сил! А здоровье - это ведь самый ценный дар жизни, - сказал Абдрахман.

- Айналайын, Абиш, ты говоришь то же самое, что твой отец, -отвечал Даркембай, с довольной улыбкой на лице. - Недавно сломалась арба у одного из наших жатаков, я починил колесо и потом ставил на место. За этим делом и застал меня заехавший к нам Абай, и сказал: «Барекельди! Молодец! Радуюсь твоей силе и бодрости!» И дальше сказал: «Старости не поддавайся!

Перед нею не скисай!..» А добрые пожелания хорошего человека всегда небесполезны, особенно для тех, у кого куча всяких забот.

Повернув березовое топорище другим боком, старик стал начисто стесывать с него топориком-шапашот тонкий слой дерева. Одновременно он спрашивал:

- Абиш, дорогой, завершилась ли твоя учеба? Ты насовсем вернулся или же опять уедешь?

Абиш ответил, что