Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

- Подводи коня!

Он приехал в аул Такежана в сумерках, под покровом ночи и уезжал, дабы избежать лишних свидетелей этой встречи.

Оразбаю было на руку, что эти трое иргизбаев затаятся до поры до времени, пусть никому в голову не придет, что между ними сговор. Не дожидаясь рассвета, даже не отужинав, лишь вдоволь напившись кумысу, он сел в седло. Как в молодые годы, бодро пустился в путь, гоня быстрой рысью своего медлительного белогривого коня. Темной ночной степью свита Оразбая во главе с ним двинулась на Кошбике.

Абай также направлялся туда, двигаясь с другой стороны, со своими четырьмя товарищами. Если Оразбай ехал ночь и объявился на рассвете, то Абай прибыл на место выборов лишь во второй половине следующего дня.

Он не мог спокойно усидеть дома, вновь услышав о жестоких деяниях Самена в отношении людей родов Кокше и Мамая. Абай твердо решил быть на этих выборах и всеми силами бороться за то, чтобы сняли с должности жестоких, ненасытных волостных.

- Хотя бы малость облегчить существование беспомощным людям! - с горечью сказал он Какитаю, которого взял с собой в поездку.

Преданный джигит был единственным близким товарищем в его сопровождении - остальные трое были просто соседями.

Спешившись со своими спутниками у отдельного дома, предоставленного здесь ему, Абай узнал, что на место выборов только что прибыл и уездный глава. Наспех попив немного кумысу, Абай собирался к Маковецкому.

Он и не догадывался, что джигиты, приставленные к нему в этой юрте, были людьми Самена. Подавая кумыс, один из них слышал разговор Абая с Какитаем и понял, куда пойдет вскоре мырза. Тайный соглядатай незаметно выскользнув наружу, где ждал его другой, рыжеволосый и щербатый молодой джигит.

- Иди, передай, - шепнул один шпион другому, - Абай сейчас собирается к оязу!

В соседних юртах, закрытых наглухо, тихо сидели атками-неры, человек пятьдесят-шестьдесят озлобленных людей, возглавляемых Саменом. Не только камчи были у них в руках - некоторые поигрывали шокпарами, кое у кого даже поблескивали на поясах кинжалы. По сообщению молодого соглядатая, вся эта толпа вмиг окружила юрту, где остановился Абай. У самого порога откуда-то появился Есентай. Он отвел Самена в сторону и, уперев руку ему в грудь, исподлобья уставившись на него своими маленькими, выпучившимися от волнения глазками, сказал назидательно:

- Нельзя быть батыром лишь духом своим! Действуй крепче руками, бей смелее.

Он взял из рук Самена тонкую плетку, взамен вручил ему свою толстую, из телячьей сыромятины, восьмижильную камчу.

- Вражина достал нас до самых костей, - продолжал Есен-тай. - Будь жесток, не жалей и самого себя. Поручаю тебя духу твоего Жокена!

Дух Жокена был, похоже, очень злобным духом, а его черная кровь, бурлившая в жилах Самена, немедленно призвала его к действию. Самен широко распахнул двери и быстро вошел в юрту, за ним, не скрывая своего оружия, теснясь толпою, устремились и остальные. Абай не испугался - скорее, опешил от неожиданного вторжения. Самен подошел к нему широким шагом, произнеся на ходу грубое ругательство. Вскричал, с ненавистью глядя на Абая:

- Ты отстанешь от меня или нет?!

Эти слова не были вопросом и не требовали ответа: Самен тут же с размаху ударил Абая камчой по голове. Абай потерял равновесие, его грузное тело покачнулось. Тут же со всех сторон на него посыпались удары, Абай упал наземь, не удержавшись на ногах. Дико вскрикнул Какитай...

Вдруг из толпы налетчиков вывернулся кто-то и бросился на Абая, но не с целью нападения. Кто-то еще метнулся. Еще кто-то. Их оказалось несколько человек: неизвестные из среды нападавших, они упали на него, прикрывая своими телами - то ли из сострадания, то ли просто испугавшись, что на этом месте, с их участием, будет совершено убийство. Но другие, не сумев достать Абая плетями, кинулись на тех, кто был с ним в доме - Какитая и других джигитов. Какитай, не помня себя от страха, закрывая голову от ударов, успел выскочить наружу и бросился в сторону юрты уездного главы, отчаянно взывая о помощи, громко крича по-русски:

- Помогите! Спасите!

Пока стражники уездного главы поняли, в чем дело, пока выскочили на улицу, паля из винтовок в воздух, прошло довольно много времени, и Абая успели крепко избить. Толпа нападавших бросилась врассыпную, Абай остался лежать без сознания посреди юрты.

Как только он пришел в себя, одна-единственная мысль забилась в его израненной голове: «Зачем я еще живой? Лучше бы убили!» Он повторял это снова и снова, думая о том, что был подвержен такому наказанию, что хуже самой смерти.

Так дико и просто - замыслы коварного Оразбая и зверские желания Самена, давно скалившегося на него, все же осуществились. Днем и ночью, месяцами, годами живя в окружении ненавистных врагов, но не побоявшись, рискнув приехать в самое их логово, Абай теперь лежал весь в крови, с глубокими ранами на теле, со смертельной раной в душе.

Жители аула в Шакпаке, куда вернулся Абай, не решались поднять глаза, заглянуть ему в лицо. Взрослые и дети, родичи и соседи, все эти любящие души также испытали на себе удар, что пришелся по Абаю. Но все они еще не могли осознать, что была кощунственно попрана не только честь Абая, но и поругана честь каждого из них.

Айгерим никому не позволила встретить мужа, сама взяла под уздцы и привязала его коня, своими руками приняла камчу Абая, который молча обратил к жене усталое, израненное лицо. Последующие дни он также молчал, все больше лежал без движения, словно в беспамятстве, между жизнью и смертью. Молчала и Айгерим, тихо лила слезы по ночам, плакала и днем, если никто не мог ее видеть. Казалось, она постарела за это время: на ее лице стали ясно видны морщины, под глазами темнели сизые круги - извечные знаки печали и горя...

Отчаянно, тяжко переживал происшедшее Дармен, ни на мгновенье он не мог уйти от боли и скорби, что навалились на его душу. Войдя к себе домой, он бессвязно принялся рассказывать Макен о беде, случившейся с наставником, но не в силах говорить внятно, упал, будто в припадке, на постель, уткнулся в подушки и горько зарыдал, задыхаясь в бессильном плаче.

Макен в ту минуту, как он вошел, сидела возле постели и что-то штопала. Увидев мужа, она громко вскрикнула, в испуге отбросила рукоделие. И затем, преисполнившись сострадания, вместе с ним стала рыдать и причитать.

- Славный мой