Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

Самен знал, что собирается предпринять его старший друг, поскольку в ближайшее время должно было состояться некое важное событие. Сам весь пылающий жаждой мести, готовый броситься в огонь, теперь он желал, чтобы Оразбай не изменил своему намерению.

- Да пусть исполнится твое желание, - сказал Самен. - Подойдет его черед.

- Какой еще черед? - не понял Оразбай.

- Предстоящие выборы. Разве это не удачный случай? Как сегодня объявили на сходе, уездный голова и двое крестьянских начальников не собираются возвращаться в город, а поедут по степным волостям, проведут там выборы. Недели две будут выборы в волостях Кызылмола, Енрекей, Кандыгатай, затем, еще через три недели, приедут к нам, в Тобыкты. Мне же ведь уже сказали: скоро будем у вас, поставь юрты, подготовь людей к выборам!

- А Ибрай приедет туда?

- Конечно! Пусть только мырзы Жокена уговорят людей, чтобы повторно выдвинули меня в волостные. Абай сейчас своими устами перед народом сказал, что помешает мне. Чую, что он серьезно возьмется за дело: все свое влияние использует, чтобы снять меня с должности. И на толмачей, и на самого уездного главу! Разве это не повод, чтобы прилюдно начать распрю?

Самен знал, что Абай зол на него, и столь же хорошо знал -почему... Став главой волости Коныркокше, он рыскал по этой земле, словно матерый волк. Из аула в аул ходили слухи о его пагубных деяниях: тут угнал скот, там земли пожег.

В поисках защиты бедные люди Кокше обращались к Абаю: «Если сможешь, то словами либо делами избавь нас от этого изверга. Он хуже двуглавой змеи из старой сказки: не только отбирает коней да пищу, но и унижает, притесняет людей, заставляет рыдать вдов и сирот!»

Так было сказано в приговоре к оязу, кому жаловались на Самена самые что ни на есть кроткие люди. Примерно с такими же словами они обращались и к Абаю, и к другим сородичам.

Все эти отчаянные вопли и жалобы уже давно доходили до ушей Абая. Слышал он их от многих людей, когда ездил по джайлау Коныркокше. Со вчерашнего дня говорилось об этом и на сходе в Аркате, что и послужило поводом для Абая высказать, при случае, свое возмущение Самену в лицо, словно стегнув его камчой.

Самен понимал, что Абай, который назвал его недостойным даже в жертву людям, выбравшим в волостные, теперь постарается помешать выдвижению по второму разу. Самен и Ораз-бай ждали от Абая какого-то нового подвоха и немедленно приступили к довольно решительным действиям...

Выехав из Арката, Оразбай прямо проследовал в аул Са-мена. Жителей этой местности со стороны называли «жаман Тобыкты»79, сами же они себя причисляли к роду Жокен. Именно жокенцы и составляли большинство населения Коныркокше. Кроме них здесь жили люди из рода Мамай, и совсем немного - из Кокше.

Остановившись у Самена, Оразбай в три дня собрал всех аткаминеров Жокена, пригласив вдобавок баев Мырзы - самой большой семьи рода Мамай.

С именем Аллаха на устах и призывая духов предков, Ораз-бай произнес свою обычную бесноватую речь, на чем свет стоит ругая Ибрая, Кунанбаева сына.

- Именно Ибрай, - говорил он, - унизил, опозорил тобык-тинцев на сходе в Аркате, положил нас на лопатки перед родом Уак. Вот увидите, на предстоящих выборах этот самый Ибрай привяжет вас к стремени какого-нибудь безродного бедняка из рода Кокше!

В тот день были зарезаны несколько баранов, затем и серая кобылица, с этой жертвой и произнесли слова клятвы, заверяя друг друга в согласии. Так, используя все свое влияние, Ораз-бай перетянул на сторону Самена всех мырз Жокена, окончательно повязав их словами клятвы.

Недели через две после того на жокеновском джайлау Акша-тау были поставлены юрты, на стойбище Кошбике готовились к выборам. За три дня до их начала к Оразбаю, тем временем вернувшемуся в свой аул, на двух сменных конях прискакал вестник. Вот что сообщал через него Самен: «Если выборы пройдут по шарам, то победа за мной. Однако сюда собирается приехать Абай. Он может помешать, коль скоро снюхается с уездным чиновником и толмачом. Приезжай сам, никак нельзя без тебя. Оразеке, приезжай немедля, как и обещал!»

Получив такую весть, Оразбай тотчас сел на коня, как всегда, взяв с собой Есентая, своего постоянного спутника, и еще двух джигитов. Есентай был грузным, тяжеловесным, толстым, словно тот черный шокпар Оразбая, однако стоило ему слово сказать, как он бессловесно следовал за ним. Сев на коней, несмотря на свои годы, они пустились быстрой рысью, как в прежние времена, когда барымтачили вместе по всему краю.

До Кошбике добирались с одной ночевкой, хоть путь был и не близкий. Остановку предполагали в ауле Такежана, чтобы вместе обсудить свои замыслы. Первые версты на своем белогривом медлительном коне Оразбай преодолел неспешно, затем, разогнавшись и перейдя на быструю дорожную рысь, ватага в сумерках прибыла на место ночевки. По распоряжению Ораз-бая, Такежан приступил к делу, едва допив чай: он вызвал из соседнего аула Шубара, взял с собой Азимбая. Вскоре все трое иргизбаев и Оразбай удалились в степь и, совещаясь долго, до самой полуночи, тайно замыслили свое неслыханное злодеяние. В завершении разговора Оразбай, как обычно, наседая в присутствии Такежана на Азимбая и Шубара, сказал:

- Ваши отцы не простые люди, каждому из них в имени дали одно и то же слово - берды!80

Говоря так, он разумел Кудайберды, отца Шубара, и Такежа-на, отца Азимбая, чье имя по рождению было Танирберды.

- Вы, стоящие рядом со мной, - продолжал Оразбай со значением, - прямые потомки Оскенбая, дальнего вашего предка, и хаджи Кунанбая, предка ближнего. И вы оба - единомышленники мои! От имени этих двух великих духов я приношу в жертву Ибрая, вычеркнув его из их потомков!

Произнеся свое страшное заклятие, он умолк, глядя по очереди на трех иргизбаев, в ожидании, что скажут они. Все трое молчали, возражений своих не высказали. Казалось, кровавое решение, прозвучавшее из уст Оразбая, даже не заставило поморщиться этих людей. Лишь едва заметно кивнул Шубар, как только Оразбай пронзительно посмотрел на него. Ничего не сказал вслух, не выразил свое согласие словами, но по виду было ясно: все принимает... А в Азимбае и Такежане Оразбай не сомневался и без всяких слов.

- Так и порешили! - отрезал он, как только заметил кривым своим глазом скупой кивок Шубара, быстро встал с места, опираясь на камчу. Крикнул в темноту,