Путь Абая. Книга IV - Мухтар Омарханович Ауэзов

набеге, о людях, получивших увечья, о домочадцах тех, кто не вернулся. Приехав сюда вчера, я весь день и всю ночь слушал жалобы, своими глазами видел горькие слезы многих и со стороны Тобыкты, и со стороны Кокена. До сих пор тринадцать тобыктинцев сидят в кокенском плену, закованные по рукам и ногам. Некогда здоровые, достойные азаматы Бостан, Кулжатай, Енсебай и другие кокенцы стали в ту проклятую ночь убогими калеками. Они также приходили ко мне, чтобы поведать о своем тяжком положении. Одному из них сломали руку, другому выбили зубы, третьему переломали ребра. И ведь нет среди них ни одного бая, богача. Все они живут только своим трудом на земле, ремеслом. Как же им жить-то дальше? Сердце мое заходится, когда думаю об этом! У каждого из них дома плачут дети-малютки, старики-старухи, беспомощные больные, полагающиеся только на них. Только у этих трех джигитов на иждивении я могу насчитать двадцать четыре души, теперь обездоленные!

Голос Абая дрожал и звенел, сердце его учащенно билось, когда он стал поименно называть всех отцов, матерей тех джигитов со стороны Кокена, которые пострадали во время набега.

Далее он вспомнил тех тринадцать тобыктинцев, которые попали в плен. Все они были из пастухов и прислуги: пятеро - конюхами, шестеро - пастухами, двое - малаи, причем один служил у Оразбая, другой - у Азимбая. Трое из плененных пастухов работали на волостного Жанатая, еще несколько безответных, сирых бедняков влачили свое жалкое существование у порога таких баев, как Жиренше, Абыралы. Отцы и матери, малые детишки считают их убитыми, до сих пор плачут по ним, не находя себе места. Сегодня домочадцы всех этих людей вынуждены голодать, испытывать всякие унижения и незаслуженные обиды. Оказывается, семьи некоторых из них, как это узнал Абай сегодня ночью, вынуждены просить милостыню.

Он не только назвал всех этих людей, перечислил имена их отцов, жен, сообщил место расположения их аулов, но и с особой просьбой обратился к толмачу Самалбеку, чтобы тот записал в официальную бумагу все эти подробные сведения о них.

Далее Абай попросил записать более десятка имен тех людей, кто был изувечен, остался без руки, без ноги, с тяжелыми ранами головы, потерявших глаз. Однако, заметил он, те, кто затеял эту бузу - Оразбай, Азимбай, Жиренше, волостные Са-мен, Жанатай, ходят себе, как ни в чем не бывало!

Теперь слова, сказанные Абаем, истинные слова защиты безответных, несчастных людей, никогда прежде столь весомо не звучавшие с высокого общественного тора, стали более чем свидетельством - это было самое настоящее обвинение, причем столь прямое и жесткое, что почувствовали все, в том числе и дерзкий волостной из семьи Жокен рода Тобыкты. Этот молодой, своенравный аткаминер вдруг вскочил с места, зашумел, принявшись честить Абая на чем свет стоит:

- С чего это Абай разоряется тут за каких-то сирых и голодных, коих и числом не много в долине, да и следов их нет в песке? Старается, вроде как тот, кого назвали красильщиком, - тут же начал красить себе бороду, обольстившись новым прозвищем!

Довольный, как ему казалось, удачным словцом, волостной сел на место, стиснув зубы, всем своим видом показывая, насколько же он возмущен.

Тут из толпы послышался громкий голос Дармена:

- Оно и видно, Абай-ага, что здесь мало людей, почитающих вас! Как в наставлениях ваших: «Не будь сыном своего отца, а будь сыном своего народа!» Только сейчас я понял эти слова. Хотя, оказывается, не в наставлениях сила, а в правде, и вы ее произносите, словно хан, без сомнения и страха принимающий решение. О, мудрый мой ага, я готов жизнь отдать ради вас!

Дармен выпалил все это в сильном возбуждении, в его голосе звучали и трепетная радость, и гордость за учителя. Белки его больших глаз покраснели от слез, блестя на солнце так, что Абай видел издали эти лучистые искры... Сидевший рядом ко-кенец Кулжатай одобрительно похлопал Дармена по колену за эти слова, за его отвагу - произнести их прилюдно.

- Хорошо сказано! - воскликнул он, оглядываясь по сторонам, где сидели Бостан и Енсебай, - ты настоящий джигит, не в пример другим тобыктинцам. О таких, как Абай, и говорят: сын своего народа! Он ведь не побоялся обвинить не только дальних предков, но и собственного отца Кунанбая. Все во имя истины, что есть самое ценное на свете!

Бостан и Енсебай закивали ему в знак одобрения, последний подтвердил:

- Впервые вижу такого человека, как Абай-ага, он заслуживает всеобщего уважения! Удачи вам, почтеннейший!

Абай тем временем продолжал. Сейчас, когда он подробно поведал о безысходном положении людей, пострадавших от напастей, оставалось только сделать окончательные выводы. Он начал с вопроса:

- Теперь поразмыслите: так ли нуждались в землях, за которые они пошли на ночной набег, за которые пострадали, изувечились все эти простые люди - конюхи, пастухи, скотники, прислуга? Разве у них есть скот, который может пасть с голоду без земель Кокена? Разве они не могли найти куска землицы, чтобы поставить свои ветхие шалаши и лачуги? Зачем им нужны были Жымба, Акжал, Каракудук?!

Абай обвел слушателей взглядом, словно ожидая ответа на свой очевидный вопрос. Встретив напряженное молчание, ответил сам:

- Нет, они были вовсе им не нужны. Эти земли были нужны Оразбаю, Азимбаю и другим - тем, кто послал этих несчастных джигитов, используя их как выстреленные пули, обнаженные сабли, машущие соилы. Получат ли, наконец, достойное наказание смутьяны, использовавшие простой люд в своих корыстных целях?

Опять Абай замолчал, опять посмотрел на притихших людей. Ответил в жуткой тишине:

- Подобное требование раньше никогда не оглашалось, но сегодня я желаю, чтобы такие люди, как Оразбай, Азимбай и другие, сделавшие несчастными этих бедняков, понесли заслуженное, особое наказание. Я хочу, чтобы за преступления, обрекшие людей на несчастье, им вынесли самый строгий приговор.

Так сказал Абай, довольно спокойным и ровным голосом, и тотчас обратил свой взор в сторону чиновничьего стола, внимательно проследив, чтобы и эти слова были аккуратно внесены в бумаги.

На этом он решил завершить свое выступление, сказав напоследок следующее:

- Я считаю, что земельный спор должен решиться в пользу людей Кокена, сегодня испытывающих притеснения, людей, существующих честным трудом на своей земле. Я уже говорил в самом начале, что захват земель Кокена идет со времен Ку-нанбая. А теперь, пожалуй, скажу, когда и кем точно захватывались эти земли. Когда мой отец силою вторгся на земли Жымба, Аркалык, Кушикбай, мне было одиннадцать лет. Затем, нагло отобрав у Уаков