Великий Гопник. Записки о живой и мертвой России - Виктор Владимирович Ерофеев

оказались втроем: Великий Гопник, Эдик Радзинский и я. Эдик вел в ту пору на телевидении историческую программу, и Великий Гопник сказал, что когда он видит его на экране, он никогда не переключает… и как-то по-детски показал рукой, как бы он мог переключить, с натугой, такое вот щелкающее устройство, но вот, не переключил.

Это устройство называлось ПТК. Переключатель-барабан с тугой пружиной. При частом переключении ручка телевизора разбалтывалась или вообще рассыпалась. Тогда в дело шли пассатижи. Преданья старины глубокой. Великий Гопник правил страной с помощью ПТК. Потом в дело пошли пассатижи.

17. Он не читатель

Я позвонил Ставрогину в четверг. Поздно вечером. С либеральной тусовки на Пречистенке.

— Статья написана, — прокричал я, пересиливая шум гуляющей оппозиции, но на самом деле испытывая судьбу. — Если вы хотите ее прочесть до публикации, я пришлю.

— Не надо!

Вот ведь — ничего не боится!

Да, как я уже сказал, надо было обладать большим мужеством, чтобы написать целую поэму в стихах, четырехстопным ямбом, с рифмами.

В поэме повествовалось о некоем комсомольце, который сначала служил почтальоном («Служил Гаврила почтальоном, Гаврила почту разносил»), но потом благодаря тому, что он однажды перепутал адрес и не туда доставил телеграмму, комсомолец начинает резко менять жизнь, достигает большого успеха в бизнесе и к моменту распада Советского Союза становится могущественнымчеломс огромными связями. Он знает бандитов. Он знает силовиков. Он женится на англичанке из алмазной компании «Де Бирс». Но у него есть маленький дефект: он не говорит по-английски. Он нанимает переводчицу, влюбляется в нее по уши, она им переводит в спальне ночью, везде… Здесь возникает дерзкая сцена всепоглощающей неги, как в «Бахчисарайском фонтане». Одержимый любовью, герой убивает мужа переводчицы, злобного карлика, журналиста из ВВС, разрушает «Ди Бирс», провоцирует маленькую войну с Англией. В результате ему все надоедает, и он сгорает в собственной бане на Рублевке.

Чем-то он похож на Евгения Онегина. Он даже (среди прочего) убивает на дуэли своего компаньона. Правда, они не стреляются, а фехтуются. Они оба в юности ходили в фехтовальный кружок. Поэтому у комсомольца всю юность не хватало двух передних зубов — выбили, несмотря на маску. Там есть и Татьяна Ларина, в него тоже по уши влюбленная, дочка последнего члена Политбюро, но не такая скромница, как пушкинский оригинал. Она мечтает о факельных парадах молодежи на Красной площади.

По большому счету «Дракон в тумане» — закодированное самооправдание власти. С таким людским материалом, как у нас, с этой смесью лохов и гопников нужна только железная рука своего, понятного всемчеловека. Из мусора вырастает в стране гопников сам Великий Гопник (ахматовская аллюзия, между прочим). Все остальное — анекдоты из жизни олигархов и валютных проституток.

В бесконечном кабинете я спросил Ставрогина, глазами указывая на портрет Великого Гопника с застегнутым на все пуговицы лицом, но при этом вполне добродушным:

— А он читал? Ему понравилось?

Ставрогин посмотрел на портрет и ответил просто:

— Он не читатель.

Возможно, это было самое точное определение Великого Гопника.

Уже за полночь мне позвонил Ставрогин. Я шел по улице. Лил дождь. Я спрятался в подворотне.

— Как вы смели назвать меня графоманом! — он даже заикался. — Я что, не понимаю, что вы издеваетесь! Пушкин наших дней! Я вам не позволю держать меня за чмо!

— Но подождите… Это же положительная рецензия… — Ветер выл в подворотне. — Не зря я вас сравниваю с Пушкиным!

— Издеваетесь! Вам так это не пройдет!

— Слушайте, я написал статью не на две недели, а на годы. Если бы я не написал, что вы пародируете «Евгения Онегина», мне бы сказали: да ты идиот!

Ставрогин в негодовании отключил телефон.

Воняло.

Я подумал в подворотне, глядя на переполненные мусорные баки: «Он — третий человек в государстве. Перед ним на цырлах ходит министр МВД и прочие силовики. Ему даже не надо давать распоряжение. Как это у них делается? Даже не нужно намекнуть. Просто вздохнуть: как же он мне надоел…»

18. Всадник на Красной Площади

Меня одолел страх.

Я бросился в Кремль.

Меня не пустили.

Я сел на Красной площади, охватив голову руками.

Красная площадь предстала передо мной во всем своем величии. Государственный ресурс подбросил меня и швырнул на брусчатку. Окровавленный, я увидел, как из Спасских ворот с гиканьем на коне скачет Великий Гопник. Голый по пояс, играя торсом, он бросился в мою сторону. Краем глаза вижу, лошадь у него медного цвета.

Я — бежать. Спрятаться, зарыться, затаиться за Лобном местом, но Великий Гопник перескочил через него и накинулся на меня.

Я увернулся, покатился по брусчатке, прыжками добежал до Василия Блаженного.

Ночь. Пустая площадь. Василий Блаженный блестит всеми куполами, как небесный Иерусалим.

Василий Блаженный раскрыл руки — я думал, он прикроет меня объятьями, но он принялся ловить меня для выдачи всаднику, и он бы поймал меня, если бы не был таким близоруким.

Тогда я рванул в сторону мавзолея. Я слышал, за мной со страшным цоканьем несется Он. Я завернул за мавзолей, побежал что было сил по большевистскому кладбищу. Запыхавшись, схватился за нагробный памятник Сталина.

Великий Гопник неожиданно сменил скакуна.

Теперь он несся со свистом на огромной розовой свинье.

Он наехал на меня, закричал, но рука с шашкой отошла в сторону. Наездник лихо соскочил со свиньи, схватил меня за ворот. Я недоуменно покосился на него. Он выхватил из кармана мобильный телефон. Свинья тем временем сбежала. С радостным хрюканьем понеслась к Спасским воротам и скрылась за ними.

— Сука! — зашипел Великий Гопник. — Сделаем селфи втроем с вождем!

— Пустите меня, — вырывался я.

Он надавил мне на грудь.

— Я — самый главный, — шипел он. — Европа — моя! Африка — моя! Америка — Северная, Южная — всё моё. Не веришь?

Я притих.

— Улыбайся! Чиз! — приказал Великий Гопник.

Я дрожал.

— Я кому сказал: чиз! — заорал он.

Я содрогнулся и мучительно испражнился улыбкой.

19. Дурак давку любит

Дурак на Руси в почете. Дураку легче жить. Дурак давку любит.

Я прочитал наши пословицы о дураках и задумался.

Мы сначала думали, что эпидемия глупости — это шутка. Мы думали, что глупость не может быть болезнью, потому что она полезна для жизни как гарнир. Но вот она пришла, и ее проявления пострашнее Альцгеймера.

Это издевательская болезнь. Она начинается с тотальных упрощений.

Мычание становится языком больного. Он не корова и не бык, но он уже и не homo sapiens.

Он все чаще и чаще начинает