Великий Гопник. Записки о живой и мертвой России - Виктор Владимирович Ерофеев

дико смеяться. Его рвет от приступов хохота. Cмеется к месту и не к месту. Смеется на свадьбе, ржет на похоронах. Хохот перекатывается на телеэкраны. Там тоже дико ржут. Считая по-прежнему себя королями, хохочут над всем и всеми, кроме себя.

Незаметно наступает полоса, говоря старинным языком, бесстыдства. Прокаженные глупостью начинают трахаться повсюду: в парках, подъездах, на улицах, в метро, на вокзалах — везде видны голые жопы и задранные в небо острые каблуки.

Начинается недержание мочи и кала — города превращаются в вонючие конгломераты. Человечество возвращается в средневековье. До этого фекального момента эпидемия глупости на Западе тоже не признавалась. Считалось, что этот легкий смех — следующий шаг человеческой цивилизации: после общества потребления — общество ржачки.

У больных глупостью начинают крошиться зубы, кости, отсыхать мышцы, гноиться кожа. Судороги, резкая потеря веса — бледно-зеленые скелеты шатаются по улицам в поисках непонятно чего. Там же на улицах они и умирают от глупости — хохоча, дрожа, мыча. Они уже не чувствуют себя королями. Они вообще уже ничего не чувствуют.

Финал — они лопаются, как воздушные шары!

Откуда пришла эта болезнь?

Как можно ей заразиться?

Ничего непонятно.

20. Яд

Мы с ним с глазу на глаз говорили и о политике, не только о личном, интимном, не только о попытке нас с Шурочкой отравить.

— Вот вы, глупая интеллигенция, ругаете Кремль как рассадник глобальной лжи и коррупции, — говорил мне доверительно Порфирий Петрович в Сочи, в пятизвездочной гостинице, в моем номере, во время кинофестиваля. — А ведь именно отвратительность ситуации дает вам всем пищу для ума и творчества. Вот убери недостатки власти, и вы захлебнетесь в ничтожности вашей жизни, завоете от тоски и перевешаетесь целыми толпами!

— Порфирий Петрович, — холодно возражал я, — но все-таки это не повод травить нас с женой неизвестным ядом!

— Никто вас не травил, — отмахнулся от меня Порфирий Петрович.

— Как же так? — недоумевал я. — Разве вы до сих пор не знаете, что нам в номер каждое утро стали поставлять стеклянные бутылочки минеральной воды? Мы их с женой с удовольствием пили и нахваливали администрацию, потому что пластмассовые бутылки были наполнены ну просто водой из-под крана…

— Ну и что? — пожал плечами Порфирий Петрович.

— А то, что на пятый день, под занавес фестиваля, когда мы, празднично приодетые, уже выходили из номера на заключительный вечер, Шурочка глотнула из горла стеклянной бутылочки… Глотнула и тут же выплюнула на ковер. Она побежала в ванную, у нее горели десны, язык, горло. Когда я понюхал эту чуть липкую бутылочку, которая пахла каким-то химическим цитрусом, у меня загорелся нос, и рука загорелась — ну, хуже, чем ошпариться кипятком.

— Вы уже в сотый раз мне это рассказываете, — сказал Порфирий Петрович. — А вы не подумали о том, что не будь бутылочки, мы бы с вами не познакомились и не вели бы душевных разговоров о пользе Кремля для творческой ненависти вашей глупой интеллигенции?

— Значит, вы захотели познакомиться с нами через бутылочку?

— Давайте на чистоту, — спокойно сказал Порфирий Петрович. — Одним врагом больше, одним меньше…

— Бросьте! — сказал я. — Ведь это делается для всеобщего устрашения. Чтобы все боялись…

— Нет, это вы бросьте! — продолжал не нервничать Порфирий Петрович. — Кого вы предлагаете бояться? Вас что ли?

— Не надо перевирать, — качал я головой, — не нас, а вас нужно бояться…

Я чувствовал, что он ловко затягивает меня в свои сети, и что на смену этим сетям грядут новые, еще более чудовищные снасти.

— Вот вы предполагаете, что вас пытались отравить ряженые казаки за ваши убеждения и конкретно за то, что ваша жена их снимала на видео, когда они кверху жопами разматывали красную дорожку для закрытия фестиваля. Верно?

— Верно, — согласился я.

— А вам не приходило в голову, что не надо было снимать уважаемых казаков в парадной форме, когда они разматывают красную дорожку…

— Значит, это все-таки они отомстили? — с надеждой спросил я. — Я же не хочу шума. Помните, я начал вообще с того, что, может быть, это уборщица случайно оставила на столике бутылочку для чистки унитазов… Если бы вы поддакнули, все бы свелось к уборщице. А так выходит, что это казаки…

— А так выходит, уважаемый В. В. (он ласково выговорил мое имя-отчество), что это не казаки… — Порфирий Петрович сделал паузу, — это вы сами решили отравить свою жену…

Я потерял дар речи. У меня от негодования задрожали губы.

— Губки-то дрожат, — с удовлетворением отметил Порфирий Петрович. — Сразу видно, что это вы.

— Но позвольте, — наконец вымолвил я, — с чего вы взяли, что я собрался отравить мою жену… Ведь я мог сам первым выпить эту бутылочку, которая стояла вот там, на полке возле мини-бара, а не она, она же красилась в ванной, выпить — и отправиться, как говорит мой брат Андрюша, в гараж. Мои московские приятели-врачи считают, что эта жидкость способна остановить действие почек или сердца — скоропостижная смерть.

— На бутылочке, уважаемый В.В., отпечатки ваших пальцев…

— Ну, конечно, — сказал я, — я же взял ее, чтобы понюхать, когда моя жена давилась от яда в ванной.

— Ей повезло, что она его не проглотила, — вскользь заметил Порфирий Петрович.

— Значит, вы согласны, что яд был смертельный.

— Вы выбрали яд наверняка.

— Порфирий Петрович! — взревел я. — Кто вас позвал? Кто позвал сотрудников безопасности отеля? Кто поднял кипеж? Я или не я!

— Вы. Что не удивительно, — сказал Порфирий Петрович. — Вы испугались, что жена сама начнет расследование и первой обратится к нам.

Я стал барахтаться в его сетях. Он это видел. Ему это доставляло удовольствие.

— С какой стати я должен был отравить любимую жену? — уже с чувством ненависти спросил я своего мучителя.

— Как вы верно сказали: любимую жену! Не просто жену, а молодую, страстно любимую жену! Она насколько вас моложе? На тридцать? Или больше? Я знаю, что больше, но вы сами скажите, на сколько.

— Если знаете, то и хорошо, — сказал я беспомощно.

— Ревность! — обронил Порфирий Петрович.

— Я отравил жену из ревности? — завопил я. — Да вы что такое говорите! Вы еще ответите за эти слова!

— Отвечу. Охотно, — улыбнулся Порфирий Петрович. — Вы хорошо знаете фестивальную жизнь. Все кружится, голова кружится, танцы, бары, шампанское. Когда ваша любимая жена пришла в номер позавчера?

— Когда? В восемь утра.

— И как вы ее встретили?

— Я немного рассердился. Я ее прождал всю ночь. У нее мобильный не отвечал.

— А вы говорите: казаки! — вскричал Порфирий Петрович. — Нет, наши доблестные казаки спят дома, а не в чужих номерах…

— Что