Сын Йемена - Ирина Владимировна Дегтярева

самобытность и веру. Шииты-зейдиты — не радикальные исламисты, тем более среди шиитов они и вовсе умеренные (близкие во многом по традициям к суннитам). Живут на северо-западе Йемена и на юге Саудовской Аравии — среди саудовцев их около миллиона. Зейдиты стали объединяться, организовываться под началом хашимитов[13] аль-Хуси.

Брат состоял в охране лидера хуситов — Хусейна Бадр ад-Дина аль-Хуси. Был не просто охранником, а человеком приближенным, как и его друг Рушди. Летом 2004 года аль-Хуси провозгласил себя имамом и обвинил президента Салеха в том, что тот продался американцам и саудитам. Салех в ответ уличил Хусейна в связях с иранскими спецслужбами и с ливанской «Хезболлой».

Муниф в то время не интересовался политикой. Но позднее, повзрослев, уже не сомневался в правоте слов аль-Хуси и был убежден, что в тот период хуситы не имели отношения к иранцам. Салех заигрался со Штатами, а когда возомнил, что достаточно самостоятелен и может повысить голос, его решили сместить и поставить кого-то более сговорчивого и тихого. Но произошло это значительно позже.

А в 2004 году Али Абдалла Салех царил еще полноправно и после открытых обвинений аль-Хуси в его адрес велел арестовать «самопровозглашенного имама». Добровольно сдаваться аль-Хуси не стал бы, да и его последователи отдавать своего лидера не собирались. Они нарастили силы, вооружились в горах, обустроив там базы, и надеялись, что уже способны противостоять правительственным войскам.

Салех направил в мухафазу Сааду танки, артиллерию и авиацию. Горные районы Марран, где располагались базы, откуда родом был аль-Хуси, вздрогнули от бомбежек 19 июня, и бои продолжались до 9 августа. Полиция шарила по горам, разыскивая Хусейна аль-Хуси, группу его охраны и близких ему людей.

10 сентября аль-Хуси ликвидировали. В том бою погиб и Муслим. К счастью для семьи Муслима, его друзья довезли тело домой, в Сааду, и Мунифу удалось похоронить брата как положено.

Он знал, что в убийстве брата участвовала 1-я бронетанковая дивизия, возглавляемая генералом Мохсеном. Рушди рассказал об этом, баюкая свою простреленную в бою руку. Он не считал Мунифа слишком молодым для мести, да и сам жаждал отмщения — подержать, пусть и не лично, Мохсена за горло.

Муниф пребывал в тумане от горя и свирепел от одной только мысли, что убийца брата, как и большинство людей у власти в Йемене, живут на деньги Саудовской Аравии или Штатов, в то время как подавляющее большинство йеменцев нищенствуют. Не везде удавалось даже напиться воды каждый день. Свет в некоторых районах горел около часа в день.

Но самое страшное, что эта изнуряющая, как самый жестокий зной, нищета подготовила благодатную почву для того, чтобы к первым пришедшим в страну захватчикам йеменцы кинулись с распростертыми объятьями, рассчитывая, что при любом другом правлении жить станет лучше, а то, что это иноземцы, имеет ли значение, особенно когда под потолком жалкой лачуги худо-бедно горит лампочка и на плите с газовым баллоном бурлит мясо.

Потихоньку с девяностых годов на территорию Йемена стали проникать ваххабиты из Саудовской Аравии, салафиты еще раньше теснили традиционных для севера Йемена зейдитов. Устраивали свои школы в Сааде и в мухафазе аль-Джауф, и не только, пытаясь навязать йеменцам свою веру, считая ее более чистой, по эталону первых мусульман.

Саудиты, понятное дело, опасались, что рано или поздно чья-нибудь светлая голова вспомнит о зейдитском имамате, существовавшем с шестнадцатого века почти до середины девятнадцатого. А у Саудовской Аравии не только Йемен под боком, где треть населения зейдиты, но и юг собственной страны охвачен той же верой. Пошатнуться могут основы королевства. Да и выход к проливу, Аденскому заливу, заманчивая и давняя мечта.

Не осознавать опасность, исходящую от сильной Саудовской Аравии, поддерживаемой Штатами, могли люди либо недальновидные, либо предатели. Муслим внушал это брату. Муниф часто слышал его разговоры с друзьями, когда они пылко обсуждали предстоящее противостояние с нынешней властью и с саудовцами, пытавшимися нивелировать авторитет зейдитов. Чтобы отстоять свою самобытность, предотвратить проникновение в страну экстремистского, радикального ислама, необходимо было сражаться. Муслим свято верил в мудрость Хусейна аль-Хуси, тем более что семейство аль-Хуси — потомки Пророка.

Чтобы властям не удалось уничтожить всех последователей Хусейна, после его гибели ставших называться хуситами по названию места, откуда происходил род Хусейна, они решились на временное перемирие. Чего это стоило отцу Хусейна — Бадр ад-Дину, который не мог даже похоронить сына как положено на родине в Сааде! До хуситов дошла информация о том, что Хусейна захоронили на территории центральной тюрьмы в столице Йемена во избежание непременного паломничества.

Должен был приехать в Сааду генерал Мохсен в составе делегации, планировавшей заключать договор о перемирии с поверженными хуситами. Парламентеры от власти прибыли, торжествуя после недавней победы. Никто не собирался срывать переговоры. Слишком нуждались сейчас хуситы в передышке, чтобы зализать раны, собраться с силами, подготовить новых бойцов.

Однако Рушди и некоторые другие приближенные погибшего Хусейна мечтали о мести. Если бы они сами посмели напасть на кого-то из делегации, переговоры были бы сорваны, и тогда продолжившиеся жестокие бои смели бы, как горные сели, остатки хуситов в бездну, уничтожив надежду на восстановление былых сил.

Но, как они убеждали Мунифа, совсем иначе воспримется покушение, совершенное лицом в какой-то степени сторонним. Надо только, чтобы это выглядело не как акт политической диверсии, а лишь как личная, кровная месть. При этом нападающим можно в итоге и пожертвовать ради заключения важного перемирия, чего мальчишке, само собой, не объясняли.

Мунифа, бредившего отмщением, избрали такой жертвой.

Это был тихий дворик, где в особняке велись переговоры. К вечеру тут уже не оставалось хуситов, только столичные гости. Камеры, охрана… Но, как видно, Рушди и его люди подкупили охрану. Позади особняка удалось забраться на забор беспрепятственно.

На довольно широкой кромке забора лежало битое стекло, его осколки слабо поблескивали в свете ближайшего фонаря. Эту улицу освещали хорошо, однако деревья, растущие во дворе, своей листвой почти закрывали оранжеватый свет, делали его рассеянным, дробили на пятна, перемещавшиеся по плиткам двора вяло, с малейшим движением ветра в кроне, медитативно, усыпляюще.

Рушди заставил Мунифа перед вылазкой пожевать кат, чтобы устранить страх или хотя бы его анестезировать. Страх никуда не ушел, от него жгло все внутри и немели руки и ступни, зато реакции кат замедлил.

Рушди подогнал к забору машину, чтобы с ее крыши подсадить мальчишку. Не обсуждали даже, что после акции самостоятельно забраться на такой забор изнутри Муниф не сможет. Этот забор с битым стеклом, словно символизирующий осколки пятнадцати лет, прожитых Мунифом, отгородил его от дальнейшей