Сын Йемена - Ирина Владимировна Дегтярева

поверил он словам офицера, потому что, если все так, как он говорит, не вышел бы он под пули мальчишки, не мог ведь знать, что парень порезался и залитая кровью рука соскользнет с приклада в самый неподходящий момент.

«Стал бы так рисковать этот прожженный шакал, лис», — вяло подумал Муниф, которого даже не удивило, что подполковник знает его имя. В этом он не усмотрел никакого предательства. Если оно и произошло, то позже — пока Муниф валялся в беспамятстве, подполковник задействовал контрразведку, и та подняла на ноги всех своих осведомителей в Сааде, и кто-то раскололся-проговорился, что брат Муслима собрался совершить акт мести за гибель брата. Многие в городе подозревали, что такое может произойти.

— Брата не вернуть, — вздохнул подполковник, — сочувствую твоему горю, — он закурил и протянул пачку сигарет Мунифу. Тот не отказался и, сжав разбитыми губами мундштук сигареты, затянулся, когда собеседник помог ему прикурить, поднеся зажигалку. От едкого дыма защипало в глазах, терпкий вкус табака взбодрил и немного прояснил мысли, правда, при этом слегка закружилась голова.

— Ты же понимаешь, что не лично генерал Мохсен убил твоего брата. Да, не буду скрывать, без его приказа ничего не могло произойти, но война есть война.

— Не мы пришли на вашу землю, — распухшими губами Муниф еле шевелил, но не терял присутствия духа, понимая, что смерть ходит рядом, может, именно она так притягательно пахнет козлятиной, дорогими сигаретами и пряным одеколоном мягко стелющего подполковника, плетущего сеть с ему одному ведомым узором.

Что он хочет получить от мальчишки, о котором знает уже все: сирота, не из семьи высокопоставленных родителей, хотя его брат и добился довольно высокого положения, приблизившись к объявившему себя имамом Хусейну аль-Хуси? Но брат мертв, и его статус обнулился, по наследству он не переходит. На мальчишке к тому же теперь висит и забота о вдове брата и его трех детях. Их всех ждет нищета.

— Допустим, я тебя отпущу. Что будет? Как ты думаешь? Даже если тебе удастся объяснить тем, кто тебя послал, каким чудом ты уцелел, хоть и не выполнил свою священную миссию, тебе придется подумать о том, как выживать и кормить семью брата, теперь ты старший мужчина в семье. У тебя нет профессии, нет никаких перспектив… — подполковник задумчиво бросил в рот кусок козлятины и пожевал. Опомнившись, предложил взять мясо «гостю», даже оторвал кусок лепешки и протянул ему, чтобы тот мог ею подхватить еду с блюда.

Муниф покачал головой. Если бы и не болели губы и прикушенный язык, у него все равно кусок в горло бы не полез в доме врага и в предчувствии скорого конца.

— Я не злодей, как и сейид Мохсен. Мы такие же йеменцы, как и все вы тут.

— «Вы — силы высокомерия», — повторил Муниф лозунг, вбитый ему в голову. — Мы защищаем нашу исламскую умму, вам, продавшимся американцам и саудитам, нас не понять.

Подполковник даже не улыбнулся.

— Может, ты и прав. И мне даже импонирует твой патриотизм и в некоторой степени фанатизм. Будь побольше таких солдат на нашей стороне, мы бы победили вас гораздо быстрее, чем вышло на деле. Но я продолжу о твоем будущем… Полагаю, что нынешнее перемирие не продлится долго. Я не идеалист. Временная передышка, возможно, приведет Салеха к фатальному исходу. Я воевал с вашими людьми и видел их глаза, глаза раненых, когда они умирали, — такие не сдаются. Вам нечего терять. Нищета не способствует возникновению иллюзий, вам некуда отступать и глубже вы не упадете. В такой ситуации люди более религиозны и дерутся отчаянно. Нам есть что терять, и это, как ни странно, расслабляет, расхолаживает, мы чаще посылаем воевать за нас других, а сами ожидаем побед, наблюдая за процессом со стороны. Это я к чему?.. — он потер седой висок. — К тому, что, если тебя не прикончат свои за предательство, когда решат, что ты спасовал или тебя здесь перекупили, возможно, завербовали, ты пойдешь воевать. Тебе помогут, ты наверняка будешь кем-то большим, чем рядовой боец, один из последователей аль-Хуси, но и высот брата навряд ли достигнешь. Кто возглавит хуситов, пока сказать сложно, вряд ли сам старик, — он имел в виду отца Хусейна, — кто-то из братьев. Они бросятся активно искать помощи на стороне, что и делают уже сейчас — в частности, побегут в Иран, даже, возможно, поступятся своей самобытностью, о которой ты тут мне загибал. Станут шиитами джаафаритского толка.

— Мы боремся с присутствием ваххабитов и не поменяем наших убеждений.

Подполковник поглядел на него с удивлением и удовольствием:

— Ты не глуп, и это обнадеживает. Есть шанс, что у тебя в жизни все сложится. Жаль, что ты оказался не на той стороне. Но я тебе скажу, что нет никакой другой стороны, кроме той, когда ты сможешь служить своему народу. Не бегая бессмысленно по горам с автоматом. Там тебя твоя пуля найдет быстрее, чем кажется, поверь старому вояке. Тебе надо получать образование, становиться взрослым мужчиной, достойным йеменцем, офицером. Не стоит умирать юным, пусть это и сулит тебе посмертную славу героя-мученика.

Муниф молчал обескураженный такими словами человека с другой планеты — вражеской, неверной, непримиримо злой и непредсказуемой.

В этот момент у него в ушах звучал только шум мотора уезжавшей в ночь машины Рушди.

— Перед тобой виноваты и я, и генерал. Ты осиротел по нашей, пусть и косвенной вине. Лично я готов содержать твою семью, пока ты будешь учиться. Для тебя сделаем льготное место в инженерном училище с полным содержанием и стипендией. Я готов взять тебя в собственный дом, ты мне будешь как сын.

— Напрасны твои старания, — ядовито усмехнулся Муниф. — Если будет так, как ты тут расписываешь, то я не стану, не смогу общаться со своими. А значит, не смогу шпионить для тебя, как ты того хочешь.

— Ты не глуп, — повторил он. — Но зря отказываешь мне в уме. Я прекрасно понимаю, что обратный путь тебе будет отрезан. Я сам беру на себя большое обременение, ведь ты из другого племени. И все же. Есть вещи, стоящие над нашими бренными условностями. Я мусульманин и прекрасно знаю, что такое милость Всевышнего и благодать. Не обещаю тебе райской жизни, я буду строг с тобой и даже суров, как со своими сыновьями. Твой ум надо направить на созидание, а не на разрушение.

— И все-таки зачем я тебе? — устало спросил Муниф.

— Ешь, потом тебя проводят к воротам, — отмахнулся подполковник, легко поднялся и вышел, оставив Мунифа сидеть в