По острым камням - Ирина Владимировна Дегтярева

без лишних церемоний выволокли в коридор, накинув на верхнюю часть туловища простыню, которая вряд ли смогла бы хоть в малейшей степени сокрыть кровавый исход судьбы инструктора. Джанант по молодости и все еще юношескому максимализму приговорила его мысленно как слабака, спятившего от того, что лишился власти. Вот ее отец перенес все потери стоически, хотя лишился уж явно большего, чем этот незадачливый офицер. Джанант считала основной проблемой подобных ему людей — отсутствие религиозности. В ее семье религиозность имела куда более глубокие корни.

— Что означает твоя татуировка? — спросил Горюнов таким тоном, будто встретил школьную подружку и собирается попить с ней чаю, предаваясь детским лирическим воспоминаниям.

Джанант вспыхнула, как он и ожидал.

— Послушай! Кто ты такой? Что происходит, кто ты? — Она была уже без никаба, и стало заметно, как покраснело ее лицо. — Если бы ты был представителем сирийской армии или разведки, ты бы уже представился, а не таскал меня по всем мухафазам Сирии. Ведешь себя словно мы супруги. Магазин, совместный салят… Может, ты сумасшедший?

— Все мы немножко… — хмыкнул Горюнов. — Меня зовут Макин, если тебе это интересно. — Он расправил рукав и застегнул манжет. — Спасибо. Профессионально порезала, профессионально перебинтовала. Мерси. Ты же, кажется, в Сорбонне училась? Ну да, твой отец мог тебе это обеспечить. В отличие от большинства иракцев. Саддам-сайид попустительствовал таким как Захид. Закрывал глаза до поры до времени. Особенно на тех, кто подворовывал умеренно, и к тому же создавал видимость полного согласия с проводимой им политической линией и, в особенности, внешнеполитической. Израиль и Америка — враги навсегда. А твой брат, он тоже в ДАИШ? Хотя он мужчина, ему наверняка проще, и он, я более чем уверен, занимает руководящий пост. Это ты у них на побегушках. Никто толком не позаботился даже о твоей элементарной безопасности. Что? Молчишь? Минуту назад ты казалась более красноречивой. Что вдруг тебя так смутило? Нет, ну в самом деле — это беспечность, — Горюнов встал со стула и переместился в кресло из ротанга, стоящее у балконной двери.

Створку двери он открыл перед тем как сесть, и Джанант боковым зрением отметила, что за дверью тоже решетка. Он потянулся привычным движением к подоконнику и безошибочно подцепил длинными смуглыми пальцами сигарету. Джанант сразу подумала об отце и брате, которые также жадно и неутомимо травились табаком, как и большинство иракцев. «Он определенно иракец, — решила она. Ее оторопь брала рядом с этим человеком. — Макин! Ему идет имя. Он удивительно каменно-невозмутимый. Макин — крепкий, прочный, стойкий, неколебимый».

— Всего пара девиц-телохранительниц. Не дорожат тобой.

— Их было трое, во-первых, — купилась на провокацию Горюнова девушка, — а во-вторых, — она замешкалась, увидев его самодовольную усмешку. Он убедился, что все телохранительницы уничтожены.

Были еще двое телохранителей-мужчин, но они отсеялись на предыдущем этапе спецоперации, когда авиация нанесла точечный удар, чтобы оттеснить группировку ИГ, в которой в тот момент находилась Джанант со своей охраной. Далее женщины уходили под обстрелами, замаскировавшись в толпе беженцев — женщин и детей. Мужчины были бы там заметны. Но нет гарантии, что они не станут разыскивать Джанант — все же им заплачено, и хорошо заплачено за ее охрану. Если она погибнет, а они вернутся в Ирак без нее, то заплатят уже они, собственной жизнью. Потерять такого организатора, агитатора, как образованная и уже довольно опытная Джанант — это серьезно.

Горюнов опасался, что упустил кого-то из охраны Джанант и этот кто-то сообщит, выбравшись, проскочив сито, через которое проходят беженцы, что Джанант задержана, вероятнее всего, сирийскими спецслужбами. А для Горюнова такая утечка — нож острый. Ему нужна другая «утечка», организованная Абдулбари. Но до завтра время терпит.

— Это все, что ты хотел у меня узнать? — холодно спросила она у него.

— Сообразительная, — оценил Горюнов, подумав, что сработается с ней, если правильно оценил ее, исходя из шифровки Тарека.

«Окончила медицинский факультет в Сорбонне, потеряла мать, из родных только пресловутый отец и брат. Замужем не была, хотя ей уже около сорока, очень набожная».

Джанант всегда подавляли — обстоятельства и мужчины. И вдруг ей выпадет возможность стать самостоятельной единицей. Горюнов предложит ей эту самостоятельность. Он понимал, как живет мусульманка, пусть и Джанант не являлась среднестатистической иракской женщиной. Она имела гораздо больше, чем многие ее ровесницы. Они в ее возрасте были замужем, многодетными матерями, погруженными в заботы о детях, о хозяйстве и муже.

— Стоило ли тащить меня сюда, чтобы узнать, сколько у меня телохранителей? Мог спросить там и разошлись бы с миром. Всего-навсего тихо-мирно спросил бы и получил ответ.

— Так бы ты там и ответила, — Горюнов потер забинтованную руку. — С миром разойтись, — он пригладил бороду, — это вряд ли. Учитывая твой послужной список… — после многозначительной паузы он продолжил: — А главное, дела, вернее, делишки твоего папаши.

— Вот мы и добрались до сути, — даже с некоторым облегчением выдохнула она. — Охотитесь за моим отцом? Тогда совершенно напрасно сделали ставку на меня. Через меня уж точно вам до него не добраться. Хоть будете пытать, хоть убивать…

Горюнов огляделся:

— Я вроде здесь один. Что ты про меня во множественном числе изъясняешься? И мученицей я тебе становиться не предлагаю. А ты, как я вижу, жаждешь этого. Не стоит, можно помучиться еще и в этой жизни и по-другому заслужить райские кущи. Ты можешь сесть, — разрешил он снисходительно.

Джанант и не заметила, что все еще стоит, судорожно сжимая в руке бинт, стоит перед ним как ученица перед строгим и надменным учителем. Впрочем, надменности в нем все же не было. Глубокие голубые глаза смотрели чуть устало и, пожалуй, грустно. Он в самом деле казался грустным, хотя должен бы радоваться, что захватил ее в плен и обладает сейчас над ней полной властью. Она села чересчур поспешно, пытаясь продемонстрировать независимость, насколько это возможно в ее положении.

Комната наполнилась табачным дымом, а он не торопился продолжать беседу. Взял паузу. Достаточно уже сказал для затравки.

— Ты готовить умеешь или у вас в доме в Багдаде была прислуга? Хотя ты хлебнула обычной, не богемной жизни, когда пряталась с отцом после начала вторжения. Где вы прятались? В Тикрите у родни? В Багдаде же было слишком неспокойно. По ночам особенно, когда казалось, что мы уже не увидим рассвета, а если и доживали до утра, то свет не видели, только дым от горящей нефти, домов и песок от песчаной бури. Ад на земле.

— Ты все-таки из Ирака, — кивнула она. — Офицер? Ты что и сейчас служишь?

— Послушай, — Горюнов встал, — я есть хочу, а ты, похоже, белоручка.

Он прошел на кухню, по дороге