В зеркале Фауста - Артур Гедеон

густую щепоть чего-то привлекательно сверкающего и бросил эту изумрудно-золотистую пыль на зеркало. И эта сверкающая пыль побежала по отражающей поверхности во все стороны, стала рассыпаться по ней, стоявшей вертикально, не оставляя свободным ни одного участка. И скоро все зеркало было охвачено этим золотисто-изумрудным сиянием, а затем и оно исчезло – и большое зеркало в глубине гостиной стало одним открытым окном в другой мир. Так показалось всем, кто глаз не мог отвести от него. Потому что там сейчас творилось нечто фантастическое, переливаясь всеми цветами радуги, там бурлила своя жизнь, магическая, желанная, манящая, до которой хотелось дотронуться рукой, в которую хотелось войти…

– Перед вами двери в прошлое и будущее, и мне осталось только назвать имя той, кого я хочу увидеть, – сказал Горецкий. – Вы готовы увидеть ее вместе со мной и поприветствовать в этой гостиной?

«Готовы! Готовы! – восхищенно взвыл камерный зальчик. – Но кто она?! Кто?!»

– Два слова об этой великой женщине, – произнес Горецкий. – Она родилась в 1876 году в Нидерландах, в восемнадцать лет вышла замуж за капитана колониальной армии, но брак этот не дал ей счастья. Капитан напивался и грозился убить ее. У нее родились двое детей, и оба они умерли. Чтобы забыть такую жизнь, ей пришлось родиться заново. Но высшие силы сполна наделили ее красотой, талантами и великой силой завладевать сердцами людей. Она работала танцовщицей, цирковой наездницей, натурщицей у художников, она гадала по руке, а потом уехала на восток и вернулась оттуда другим человеком с новым именем. Она овладела искусством индийских экзотических танцев и с ними вышла на сцены Парижа, а позже и сцены других стран Европы, чтобы имя ее вспыхнуло новой звездой на небосклоне и никогда бы уже не зашло. Она превратила свое имя и свою жизнь в легенду! Я чувствую, как трепещет эфир, как она приближается к нам! Вы готовы встретить ее?!

«Готовы! Готовы!» – вновь завыла гостиная.

– Маргарита Гертруда Зеле, явись к нам! – торжественно потребовал Горислав Игоревич Горецкий. – Это ее имя от рождения. Но второе имя заново родившейся в переводе с малайского языка означает «Солнце»! Мата Хари, выйди к нам, мы ждем тебя!

«Мата Хари! Мата Хари!» – понеслось по гостиной Калюжной.

И вот уже все увидели в переливах зеркала приближающийся силуэт молодой женщины в восточном костюме, а потом и сама она осторожно прошла через зыбкую цветную преграду и оказалась на импровизированной сцене. Все ее полуобнаженное тело было покрыто золотыми украшениями. По изящной шее были рассыпаны золотые звезды с рубинами, золотые и серебряные браслеты украшали плечи и предплечья, тонкие запястья. Золотые и алые ленты и нити жемчуга были вплетены в косы, хитро уложенные на голове, и золотые рога расходились в стороны. Было видно, что женщина изумлена не менее, чем все зрители в этом зале. Что ее визит оказался такой же неожиданностью для нее самой, как и для других. Что она смущена, что она трепещет. Но она не была похожа на дух умершего человека! Она была тем самым живым человеком, которого переместили из одного времени и пространства в другое время и пространство. Вырвали и заставили быть здесь.

– Где я? – оглядываясь, спросила она. – Кто вы, дамы и господа?

– Мы – твои поклонники, – сказал Горецкий. – Станцуй для нас, богиня.

«Станцуйте для нас! Станцуйте!» – почти что заплакали все.

Но их вопли и плач не коснулись ее слуха. Она посмотрела на своего необычного конферансье и спросила:

– Этого хочешь ты?

– Этого хочу я, и этого хочет она, – был его ответ.

– Тогда я подчиняюсь, – с поклоном ответила женщина. – Но тут очень тесно, – огляделась она.

– Что теснота для гениальной танцовщицы? – безжалостно усмехнулся Горецкий. – Ты справишься.

– Я подчиняюсь, – вновь поклонилась она.

И было ясно видно, что тут присутствовала такая сила, которой она не могла перечить.

– Музыканты, начинайте! – громко крикнул Горислав Игоревич. – Прошу, великолепная Мата Хари!

Танцовщица хлопнула над головой три раза, еще три и еще три – это был сигнал для музыкантов. И вот уже из зазеркалья, издалека, послышалась музыка, и она нарастала: ритмично забили барабаны, густо зазвенели бубны, мелодично забренчали ситары и вины, протяжно загудели шахнаи, и танцовщица, встряхнув крошечными бубенцами, вплетенными по всей ее цветной одежде, на осиной талии, груди и золотых рогах, пустилась в танец. Она двигалась медленно и плавно, отступая и возвращаясь, но оставаясь на предоставленном ей пятачке. Конечно, это был танец любви, потому что только во время любовной игры женщина могла так обольстительно двигать бедрами и поводить плечами. Одни только ее руки, устремлявшиеся подобно волнам в разные стороны или друг к другу, были своеобразной музыкой. Но вот эти руки нашли себе особое занятие – во время танца пальцы Маты Хари стали незаметно расстегивать то одни пряжки, то другие, то пуговицы и ремешки, и вот уже один отрез материала, небесно-голубой, упал к ее ногам, открывая грудь, укрытую золотыми чашечками, серебряный отрез внезапно открыл живот, ярко-алый – бедра. А она все двигалась в танце, то летала, то плыла, и сбрасывала с себя новые и новые лоскуты. А потом слетел и последний, золотой, треугольный, укрывавший ее между ног, и она осталась в одних только золотых украшениях, и то лишь в тех, что укрывали ее грудь, руки, плечи и шею. А все остальное оказалось открыто жадным зрительским взглядам. Но танцовщица продолжала свои движения, и теперь наверняка было ясно, что это движения любовницы, оседлавшей своего партнера. Танец любви стал неистовым и… замер! И она рухнула на пол – в свои платья, и застыла в них. И тотчас отзвучали и последние ноты восточного оркестра, который не осмелился оказаться ближе положенного расстояния.

– Когда-то этим танцем был заворожен Париж, – объявил Горецкий. – Она придумала его сама, как и многое другое, чем смогла купить миллионы людей! И все влюбились в нее! А потом!..

Молодая женщина подняла голову:

– Прошу вас, не надо! Это потом еще не наступило! Я не хочу знать этого потом!..

– Да будет так, – сказал Горецкий, протянул руку и помог обнаженной женщине подняться, а потом и собрать ее платья. – Спасибо тебе, милая, я передам, что ты была на высоте! – Он не удержался и коснулся губами ее щеки. – Прощай!

– Прощайте, – сказала она и раскланялась перед всеми. – Прощайте все! И хранит вас Бог!

Переступила порог зеркала и скрылась в нем. А Горецкий достал из другого кармана другой ларчик, уже серебряный, открыл его, зачерпнул оттуда серебряной пыли и бросил ее в живое зеркало. И