В зеркале Фауста - Артур Гедеон

1

Возвращаясь в такси домой, они упрямо молчали. Но у каждого была своя причина – Горецкий получил то, чего когда-то, брошенный безжалостной стервой, хотел больше всего на свете. И о чем теперь думал как о случайной и дерзкой шутке. Прежде она так дерзила, теперь это сделал он. От сексуального влечения к ней не осталось и следа. Униженная и слабая, она была ему больше не нужна. Все ее обаяние и вся ее привлекательность сгинули бесследно. Осталась только одна уже немолодая гадалка, готовая ползать перед ним на коленях, вымаливая крупицу обретенного им таланта. Обретенного таинственным, неведомым ей способом, отчего этот талант становился привлекательнее в тысячи раз.

Другое дело – Юленька. Его маленькая девочка. Его нежная привязанность и желанная игрушка. Почти волшебная – почти «подарок на Рождество». Сейчас, в машине, она была холодной и отчужденной. Девушка словно почувствовала что-то недоброе в их отношениях, в его поведении, какую-то червоточину, рану. Этот поход на Котельническую изменил многое для нее, если не все. Конечно, теперь было понятно, что брать ее не стоило. Или нужно было хотя бы наплести заранее с три короба, объяснив, что она увидит. Предупрежденные люди способны проглотить любую фантастику.

Он взял ее руку – ни пальчиком она не отозвалась на его прикосновение.

– Скажи, только честно, что там было?

– Где?

– В гостиной твоей Аделаиды.

– Вон ты о чем…

– Что мы все увидели?

– Представление.

– Ты же не Копперфильд. Ты – профессор философии. Я чуть с ума от страха не сошла, как и все другие, как этот индус, как тощий картежник и как и эта ведьма – Аделаида.

– Говорю же – это было представление. И я посвятил его тебе.

– Из воздуха появилась Мата Хари? – Она забрала руку. – И станцевала перед нами?

– А ты не подумала, что, может быть, не было никакой Маты Хари?

– Как это?

– А если это гипноз? И я вам всем внушил это видение. А?

– Ты – гипнотизер?

– Представь себе. – Он вновь потянулся и перехватил ее руку. – Ну, а вдруг?

– Издеваешься, да?

Юленька вновь выдернула кисть из его руки и на этот раз убрала в карман шубки.

– А если мы с Аделаидой вас всех разыграли?

– Что это значит?

– Голография.

– Что? – Она даже оглянулась на него.

– Объемное представление. Спрятанный проектор. Музыкальное оформление. Сейчас в голографическом виде целые картинные галереи действуют, инсталляции и перформансы проходят. Ты отстала от жизни. И потом, как фокусник, я не хочу открывать своих карт – природу чудес.

– Не-ет, – она покачала головой, – для твоей Аделаиды это была тоже новость. И еще, как же она смотрела на тебя…

– Как?

– Да как побитая собака. Вначале была хозяйкой, такой вальяжной, а потом превратилась в собачонку. Это как объяснить? И что вы делали с ней там, в глубине квартиры?

– Я обещал ей открыть пару профессиональных тайн.

– Ага. И как она посмотрела на меня, когда вышла. Как на дурочку с переулочка. И как она тайком усмехнулась.

– Ну и как?

– Так, будто только что вы занимались с ней сексом, вот как.

– Ты с ума сошла, милая?

– Нет, я просто так чувствую и вижу. А этот ее страшный шар, который раскололся. И этот призрак, который сказал, что в комнате присутствует некто страшный и ужасный, – он же говорил про тебя? Все именно так подумали. Мне еще поначалу смешно было. Я не сразу поняла – я просто не могла в это поверить. Но теперь я понимаю, многое понимаю…

Горецкий пожал плечами:

– Ну, может, я переборщил с этим фокусом, каюсь. Вот так стараешься для человека…

Она его перебила:

– Мне надо было сегодня поехать домой. Я хочу домой. Слышишь? Я просто не могла тебе сказать раньше – у меня не было смелости и сил.

– А теперь можешь?

– А теперь могу.

– Поздно. Мы проехали уже три четверти пути. У родителей ты отпросилась. И у меня дома нас ждет шампанское с икрой. Так что без вариантов, моя девочка.

Она усмехнулась его реплике.

– Что я сказал смешного?

– Я сегодня не была твоей девочкой – я была бездомной, которой воспользовались, а потом вывезли в лес и там бросили.

Он решил тоже пойти в наступление:

– В зимний лес, конечно? А к дереву тебя никто не привязывал? Есть такая русская народная сказка, «Морозко» называется.

– Все шутишь…

– А что мне остается делать? Ты как ерш. Мне приходится быть веселым.

Скоро они въехали в загородный поселок; ярко светили фонари вдоль тротуаров; еще парочка поворотов, а там уже и особнячок Горецкого показался…

Метрах в пятидесяти от него стояла старая иномарка, кажется, «Ниссан».

– Знакомая машина, – сорвалось у Юленьки с языка.

– Нет, я бы точно ее запомнил. Здесь таких нет. К кому-то приехали гости.

Горецкий расплатился с водителем. Они вышли. Такси уехало. Он открыл калитку, ключ почему-то заело. Юленька все это время стояла в стороне и смотрела перед собой невидящими глазами. Переполох творился в ее юной голове, неразбериха и сумятица, и подозрения, вот они-то были хуже всего, а еще ужаснее казались догадки, что ее чудесный профессор, так быстро шагнувший в ее жизнь, влюбивший в себя, на самом деле совсем иной человек, которого она не знала, не понимала, а теперь еще и боялась.

Наконец дверь открылась.

– Ну что, пошли? – спросил он.

Она переступила порог первой, он за ней. Прошли по заснеженной тропинке к дому. Юленька то и дело поглядывала на него.

– Ну что, милая?

– Мне страшно, вот что.

– Ну хватит уже вспоминать представление.

– Не из-за этого.

– А из-за чего?

– У меня мурашки по коже.

– Да что случилось, что?

– Ты молодеешь на глазах…

– Как это?

– А так это. Ты изменился. Пока в такси ехали – изменился. Лет на десять помолодел. Что же с тобой происходит, а?

– Понятия не имею, – сухо ответил он.

– А мне кажется, имеешь.

Горецкий уже поднялся на крыльцо, включил на веранде свет, провернул ключ в замке, когда услышал:

– Эй, старикан!

Они с Юленькой обернулись разом на дерзкий голос.

– Господи, – прошептала девушка. – Это же он… Но как он узнал? И как осмелился?

Из-за дерева к ним вышел крепкий высокий молодой человек в черной спортивной куртке и шапке. Так обычно одеваются преступники, когда идут на грабеж.

– Кто он – твой спортсмен?

– Да, Артем.

– Молоденьких в койку таскаешь, а, сука ты старая?

Горецкий не знал толком, что ответить на такое открытое хамство – слишком быстро разворачивалась сцена.

– Я тебе соврала: у