В зеркале Фауста - Артур Гедеон

кресла и на руках понес в дом. В гостиной уложил на диван. Она почти отключилась. Состояние аффекта лишило ее воли. Он стащил с нее куртку, погладил ее по голове, потом по щеке.

– Милая, милая Юленька, мы все исправим. Сейчас приедет моя двоюродная сестра и поможет нам.

– А кто твоя двоюродная сестра?

– Она та, кто решает проблемы.

Глядя на него, Юленька щурилась.

– Темно…

– Сейчас пусть будет темно. Чем темнее, тем лучше.

– Я так боюсь. Включи свет.

Горецкий вздохнул:

– Да, конечно.

Он заботливо включил торшер. Обернулся к своей пассии. Но девушка только хлопала глазами. Слова рвались наружу, но что-то мешало им. Она явно не понимала, что происходит.

Но наконец ей хватило сил спросить:

– Кто вы?

– О чем ты?

– Кто вы такой? – Этот вопрос прозвучал куда более нервно.

– Хватит, милая.

Она быстро села и отползла на самый край дивана, спиной к подушкам.

– Кто вы, молодой человек?

Он поморщился:

– Ты совсем тронулась головушкой?

– Я – головушкой? О чем вы?

– Ну прости меня, прости. Так вышло. – Он хотел дотянуться и вновь погладить ее по голове, но она шарахнулась от него. – Юля, хватит! Этот ублюдок убил бы нас. Тебя бы изуродовал! Хватит уже.

И тут она посмотрела на стену – там была фотогалерея. Снимки разных лет в рамочках. Но всполошенную девушку заинтересовал только один снимок – Горислав Горецкий в компании друзей и однокурсников, студентов и аспирантов МГУ, они на Яузе, на рыбалке. Кругом палатки, лодки. Им лет по двадцать пять, они веселые и счастливые, как и положено быть молодежи. И в середине он – Горислав, в трико с обвислыми коленями и такой же старой майке, с копной волос, положил руки на плечи двух своих друзей; улыбается в камеру.

Юленька раза три перевела взгляд со снимка на человека, заботливо склонившегося над ней, и обратно. А потом, как видно, она вспомнила все то, что происходило последние дни с ними, и когда она все поняла, то закричала. Она рванула с дивана, зацепилась ногой за ковер и упала. Он подбежал к ней, склонился, она открыла глаза, увидев его, закричала еще сильнее и тут уже вцепилась в его лицо ногтями. Ее словно резали живьем.

– Прочь! Прочь! – кричала она.

Она вырывалась из его рук, как кошка, попавшая в пасти собак, которые готовы немедленно ее сожрать. А затем вырвалась, вскочила и, увидев, что он наступает на нее, еще раз махнула ему рукой по лицу.

– Прочь, сказала!

Поняв, что она в припадке рассекла ему лицо, Горецкий не удержался и с силой дал ей пощечину, которая вышла скорее сильной оплеухой. Он просто не рассчитал силы. Их как-то стало слишком много, этих сил. Юленька отлетела в сторону и потеряла сознание – и от удара головой об пол, и от шока.

Он быстро склонился над ней, провел ладонью по ее лицу:

– Милая, прости…

– Она спятила, увы.

Горецкий услышал этот голос за спиной и обернулся. Над ними стояла Лилит в спортивном комбинезоне.

– Думаешь? – У него во рту пересохло, он едва говорил.

– А что думаешь ты?

– Не знаю – ничего не знаю.

– Где труп?

– Под лестницей у крыльца, – тяжело дыша, ответил он.

– Ясно.

– Почему ты решила, что она спятила?

– Потому что увидела тебя.

– Не понимаю.

– Скоро поймешь, счастливчик.

– Смеешься?

– К твоему счастью, нет.

– Ладно. Что ты сделаешь с этим уродом?

– Посажу его в машину и утоплю в озере за вашим поселком.

– Там есть полынья?

– Найдем.

– А как быть с ней? – Горецкий кивнул на девушку.

– Вашей Юленьке, Горислав Игоревич, понадобится медицинская помощь – серьезная и долгая.

– Но как быть с Юлей сейчас?

– Когда все сделаем, мы отвезем ее к первой больнице и оставим в приемном покое.

– Вот так запросто? Выбросить, как подбитую кошку?

– А что вы предлагаете сделать еще – отвезти ее к ней домой? И объяснить родителям, что случилось? Что вы – ее педагог? Старый профессор? Подойди к зеркалу, старый профессор. – Она с усмешкой резко бросила она. – И насладись зрелищем. Я же сказала: счастливчик! Твоя жизнь изменилась. В сущности, точно так же, как и всех остальных, кого коснулись твои желания и поступки. Но ты был хорош, честное слово. И сегодня вечером, когда показывал аттракцион, и нынче ночью.

Она повернулась и пошла к входной двери, а он поднялся и, едва услышав, как дверь закрылась, бросился к зеркалу. К тому самому, у которого недавно два часа кряду поджидал ее – Лилит. Ждал ее тени, шагов из зазеркалья! Горецкий остановился перед своим отражением как вкопанный. Присмотревшись и осознав все, он тотчас непроизвольно отступил назад, затем приблизился вновь, едва не ткнулся носом в стекло и теперь уже просто отскочил, как только что от него самого в ужасе отшатнулась Юленька.

И только потом, соображая, медленно подошел вновь.

Из зеркала на него смотрел молодой человек лет двадцати пяти – и тем молодым человеком был он, Горислав Горецкий, давно забывший эту внешность и эту легкость. Этот шарм, лоск, твердые скулы и подбородок, резко очерченный рот, улыбку молодого фавна. Но теперь все это вернулось и было с ним, как ему и обещали!

Вот, значит, как оно все произошло. Интересно, не покажи он танец Маты Хари, не возьми силой заносчивую Аделаиду, не убей как бешеного пса этого подонка Артема Бровкина, все случилось бы именно так?

Или это были только ступени его посвящения? И превращения? Но в кого?

Он еще долго стоял так перед зеркалом и улыбался собственному отражению. Кто бы увидел его с такой улыбкой – испугался бы. Черт возьми, но она права: он был хорош! Силен в своих поступках! И с каждым шагом становился все более цельным, могущественным, а главное – желавшим большего. Но что теперь она предложит ему? Или так: что он теперь попросит у нее? Нет – потребует! Хорошо еще жена подгадала и уехала с любовником кататься на лыжах и не стала свидетельницей его превращений. А то бы сердечко у тертой бабенки не сдюжило! Горецкий уже смеялся, ощупывая твердый подбородок. Увидеть старого мужа, который за неделю стал моложе ее вдвое, это тебе не под тренером в койке приплясывать.

Он поднял и осторожно положил Юленьку на диван, подложил под голову подушку. Вот ведь несчастная, оказалась не в то время и не в том месте. Когда любимого профессора поразила молния. Глядя на лицо девушки, Горецкий замер. Да нет, в то время и в том месте. Она была