В зеркале Фауста - Артур Гедеон

– Девочка-девуля, – глядя на ее глазные яблоки, нервно дрожащие под веками, пробормотал он. – Мне жаль, милая, очень жаль…

Он взял из бара бутылку коньяка, шоколадный батончик и плюхнулся в любимое кресло. Он пил из горлышка, закусывая батончиком, но крепкий напиток никак не брал его. Он будто пил горькую воду.

Горецкий не заметил, как Лилит вернулась. Она стояла в проеме дверей и с улыбкой смотрела на него.

– Перевариваешь себя нового?

– Ага. Ты быстро обернулась.

– Я все делаю быстро, забыл? С грузом долго, без груза с ветерком.

– Верно, – кивнул он и сделал из горлышка глоток. – Как все прошло?

– Машина с ублюдком в озере. На самой серединке. Кто-то жестоко расправился с подлецом.

– А как же стрела? Она не наведет на меня?

– Стрелы больше нет.

– А потом? Что будет потом, королева? Или мне звать тебя царицей? Как на визитке?

– Тебе позволено звать меня по имени.

– Я привилегированная персона?

– Представь себе.

– Ну хорошо, что будет сейчас?

– Попрощайтесь с домом, Горислав Игоревич. Он вам больше не пригодится, и вы сюда уже не вернетесь.

– Никогда? – усмехнулся очень молодой профессор Горецкий.

– В этой жизни точно нет. Молодого Горецкого тут уже не узнают, не примут, не поймут. Вызовут полицию и дюжих санитаров из Кащенко. Для него эти врата закрыты. Возьми самое необходимое – нам пора.

– Что взять?

Лилит пожала плечами:

– Понятия не имею. Возьми пару-тройку самых дорогих вещиц. Обручальное кольцо своей матери, например. Оно ведь тебе дорого? Или серебряную табакерку деда. Или не бери ничего. Мне все равно. Но одежду прихвати, чтобы не метаться по магазинам.

– И куда мы поедем, царица?

– Мы полетим, мой милый профессор.

– И когда?

– Сейчас. Через минуту прибудет мой слуга и шофер и заберет Юленьку.

– Слуга?

– Как ты думаешь, у такой, как я, должны быть слуги?

– Пожалуй…

Горецкий взглянул на девушку, которая была в отключке.

– И куда он заберет Юленьку?

– В больницу, конечно. А куда ты думал?

– Я ничего не думал. Мысли путаются. А кто твой слуга?

– Он со мной очень долго – и вернее его нет никого на свете.

– Ладно, как скажешь.

В дверь постучали.

– Это он, – сказала Лилит и направилась в прихожую открывать дверь. – Допивай свой коньяк.

Щелкнул замок.

– Мы ждем тебя, – сказала она.

– Да, госпожа, – хриплым баском ответил тот. – Над нами кружит беспилотник. Возможно, следят.

– За нами всегда следят, – сказала она. – Пора бы привыкнуть.

Потом послышались тяжелые шаги. С легким посвистом «Сердце красавицы склонно к измене» на пороге гостиной вырос бородатый бугай с рожей матерого душегуба; в приличной дубленке и пышной лисьей шапке, он хитро улыбался, глядя на хозяина дома.

– Привет, дядя, – рассмеялся он. – А ты помолодел. Как огурчик. А то сидел кислый. Яблочек молодильных надыбал? – хохотнул он.

Горецкий разом вспомнил его: это был отвратительный алкаш из электрички, из-за которого он и выбрался из вагона и столкнулся нос к носу с Лилит в тамбуре.

– Почему я не удивлен, что это именно вы? – скривился в улыбке Горецкий.

– Потому что ты сообразительный, дядя, – усмехнулся бородатый бугай. – Наверное, хозяйка права, и ты чего-то стоишь. И не выкай ты мне – будь проще, дядя.

Горецкий взглянул на Лилит:

– Вы подстроили нашу встречу, а-я-яй…

– Вы правы, Горислав Игоревич, – улыбнулась Лилит, – наша встреча была мною подстроена. И мой слуга Тифон только подыграл мне.

– Но как вы решили, что я куплюсь? Свободу воли вы предугадать никак не можете. Даже Господь не может.

– Я всегда на десять шагов впереди тебя, милый.

– Очень самонадеянно.

– Как есть. Просто тебе повезло, что я на твоей стороне.

– А вы на моей стороне, царица Лилит?

– Стала бы я терять время на пустое место, сам подумай.

– Подумал: не стали бы.

– То-то и оно.

– Кстати, несло от него как из бочки. – Горецкий кивнул на Тифона. – Жуть! И морда была краснее раз в десять.

– Так я и выпил бочку перед тем как, – подхватил слуга. – Чтобы морда краснее была и чтобы реалистичнее вышло. Чтобы ты, дядя, подскочил и побежал сразу вон. Помню, не только ты подскочил в этом вагоне…

– Хватит лирики. Возьми девушку, – кивнула Лилит на Юленьку, находившуюся без сознания. – Забросим ее по дороге в больницу, какая попадется. А потом – знаешь куда.

– В библиотечку?

– Да, – ответила она и похлопала здоровенного слугу по груди. – Сегодня как раз благоприятствуют звезды. Бери ее и жди нас в машине. И будь с ней аккуратен – она дорога нашему другу.

– Разумеется, госпожа, – поклонился тот. – Когда я не был аккуратен с дамами? С ними я истинный комильфо.

Горислав усмехнулся его шуточкам. Тот еще был клоун. И как пить дать – злой и страшный душегуб. Горецкий сам надел на Юленьку шубу и шапку, Тифон осторожно поднял девушку под мышки и перебросил через плечо.

– Она не очнется? – спросил он у хозяйки. – Еще вопить начнет.

– Она проснется в больнице, – ответила та.

– Лады. – И так, с грузом, он покинул дом.

Через десять минут из дома на веранду вышли Горислав и Лилит. Он держал в руке набитую спортивную сумку. Бросив ее в плетеное кресло, он запер дверь, старательно подергал ручку. Вздохнул.

– Что такое? – спросила его спутница. – Чего-то жаль?

– Да нет, но… Тут не только пахло мертвечиной, – с циничной усмешкой сообщил он, – но были и хорошие деньки.

Лилит, подтянув замок молнии куртки к шее, усмехнулась:

– У вас впереди много хороших деньков, молодой человек. Думайте о будущем.

– Думаю. Надеюсь. Верю, – ответил он.

Горислав спрятал ключи за косяк – это было их с женой старое условленное место. Подхватил сумку, и они с Лилит спустились по ступеням крыльца. Он посмотрел на утоптанный снег, где двумя часами назад, теперь казалось – с тех пор прошла вечность, он убил арбалетной стрелой наглого спортсмена Бровкина. Которого ему было совсем не жаль. На снегу были еще видны разводы, что тот оставил, брыкаясь в агонии. Ну и черт с ним – одним подонком меньше.

– Скоро пойдет снег и заметет все следы, – словно читая его мысли, пообещала Лилит. – Да и хватятся его нескоро.

– Верю тебе, – ответил он. – А как же Юленька?

– Она ничего не вспомнит, – очень уверенно сказала Лилит.

Горецкий поднял голову к зимнему небу – там светили далекие звезды и сияла вечной свидетельницей всех человеческих подвигов и добродетелей, пороков и страстей, глупостей и преступлений яркая подмосковная луна. Изо рта вырывался белый пар. Давно уже не дышалось