Комикс - Ксавье О. Холлоуэй

в шесть часов утра. К этому времени все телки, которые там еще оставались, уже были пьяные вусмерть. Мы были прилично одеты, я носил бабки, а он ключи от дорогой машины. Иногда мы менялись ролями. Мы снимали понравившихся телок и танцевали с ними. Друг светил брелоком, а я изображал денежного мешка. Мы выводили их на улицу под предлогом «Жарко, давайте купим по бутылке пива в баре и пойдем подышим?». На улице мы выпивали пиво, друг говорил, что пьяным за руль не сядет, мы ловили такси и везли телок к себе домой. Фокус был в том, что у нас был только брелок и денег ровно на четыре бутылки пива и на такси.

Раньше я работал частным детективом. В этой работе забавно то, что никогда не знаешь, где ты окажешься вечером. Однажды я спал возле мусорного бака (пришлось выслеживать одного старого извращенца, а он поперся в самые трущобы). Перед тем как заплатить за слежку, его зазноба долго мне рассказывала о том, какой он хороший человек, что она хочет только лишь удостовериться. Я взял с нее три цены и шлялся за ее «пупсиком» около месяца. В конце концов выяснилось, что он любит трахаться с самыми мерзкими старухами. Эта баба застрелила его буквально на следующий день после того, как узнала. Я тогда подумал, что надо было взять с нее гораздо больше.

Однажды ко мне подошла шлюшка и спросила, сколько бы я заплатил ей за отсос. Я честно оглядел ее. Она была вся зареванная, в свалявшейся норковой шубе, колготки с вот такенными дырами, исцарапанные колени, волосы растрепанные. Несло от нее смесью блевотины, курева и духов «Магия». Мы какое-то время препирались: я говорил, что скорее она должна мне заплатить, а она упрямо просила сотню. Сторговались на том, что я послал ее на хер. Она убежала, а через пять минут прискакала с каким-то ублюдочным ниггером, который убедительно сверкал золотыми зубами. Мы еще поговорили, а потом я очнулся в больнице. Само собой, без нескольких зубов, денег, документов и ясной памяти. Это был самый дорогой несостоявшийся отсос в моей жизни.

Мне приходится работать с бабами. Бабы – зло. Это та аксиома, которую приходится постоянно против воли проверять и перепроверять. Ты знаешь, что они – зло, ты знаешь, что лучше с ними не связываться, ты знаешь, что ничего хорошего не будет, но каждый раз у тебя такое охреневшее и невинное лицо, будто это в первый раз. Думаешь: «Ну почему я такой мудак?» Я, наверное, тысячу раз говорил себе эти слова.

Майкл Люмино

Юрист, 37 лет

Мы познакомились в Венеции, где я сопровождал очередную продажу какого-то эскиза какого-то прерафаэлита, а она выступала посредником. Ту неделю она называла «венецианский медовый месяц». Смешно. Она все и всегда экзальтирует. Скорее всего, поэтому быстро теряет интерес… Невозможно постоянно восхищаться одним и тем же. Честно говоря, это ее проклятье. Я только сейчас понял. В то время она сначала казалась мне божеством, а чуть позже дьяволицей, потом снова божеством…

Все, о чем она ни рассказывает, – все у нее самое лучшее: от рецепта торта ее мамы до бюстгальтера, который она только что купила. Она даже умудрялась превозносить ужасный вкус своего бывшего – «он такой плохой, что лучше уже некуда». Почему-то я ей безотчетно верил. Немудрено, что я быстро впал в запредельную депрессию от своей обыкновенности.

Я тогда арендовал быстроходную лодку и повез ее обедать. Хотел впечатлить ее скоростью. Мы попали в аварию с гондолой. У нее было сотрясение мозга (кружилась голова, мутило), но она смеялась и улыбалась так, что я не мог не влюбиться. Я мучился чувством вины, а она то и дело прижималась ко мне, чтобы не упасть в обморок. Говорила «Держи меня, я упаду», и я держал ее. И поклялся тогда, что не отпущу ее никогда.

Сначала я перевелся, чтобы быть поближе к ней, а через пару месяцев потихоньку перезнакомил ее со всей своей семьей. Матери она, конечно, не понравилась, а отцу наоборот. Братья от нее были в восторге. Я уже подумывал о свадьбе. И тут она исчезла. Через неделю я нашел ее в галерее: случилось чрезвычайное происшествие с экспонатом, ей пришлось срочно разруливать множество сложнейших организационных ситуаций… И позвонить она не могла, так как происшествие оказалось такой исключительности, что про него невозможно было даже рассказать, чтобы не поставить меня под угрозу и не нарушить NDA…

Я верил ей безоглядно. Я был готов отрезать себе руку, если бы она попросила. Когда любишь, то не можешь даже во сне предположить, что твоя любовь не идеал. Точка.

В детстве у меня был друг – у него была кошка, которая в нем души не чаяла. Однажды он взял и ради шутки отрубил ей хвост. Как же она металась! Господи боже мой! У меня до сих пор сердце разрывается. И знаете, что она сделала, когда у нее перестала течь кровь и когда он позвал ее – она прибежала к нему, сжалась у него на руках, мурлыкала и зализывала свой обрубок. Влюбленные беззащитны и чисты, как та кошка. Они верят в свою любовь до конца.

Я любил ее даже когда она рассказывала мне обо всех своих бывших. Даже когда она насмехалась надо мной. Мне казалось, что полное принятие – это победа любви, а она, похоже, считала это слабостью и продолжала рассказывать. Я чувствовал, к чему все идет, поэтому решил закончить все сам. Иначе я бы навсегда остался одним из тех ублюдков, про которых она мне рассказывала.

Теодор Уэйд

Комиссар полиции, 48 лет

Последнее, что нужно испытывать на этой работе, – сожаление. Начинаешь сожалеть – лучше сразу застрелись. Вы когда-нибудь видели спившегося полицейского? Хуже него только спившаяся проститутка.

Да. Я тоже хочу бабу-секретаршу и красивый вид из небоскреба.

Слово «блядь» для меня такая же часть меня, как моя сигарета, мой любимый галстук, мои часы. Ах да. Я забыл про мой пистолет. Вам не нравится слово «блядь»? А мне не нравится то, что вам не нравится слово «блядь».

Хороших полицейских не бывает. Бывают плохие полицейские и плохие полицейские.

Верю ли я в бога? Мое первое детское воспоминание – старая карга миссис Джевис, наставница приюта «Имя Господне». Я сбежал оттуда в семь лет. Сейчас я