Ночные гости - Альбина Равилевна Нурисламова

Шел Семен к дому, и ему казалось, что к ногам гири пудовые привязаны. Подошел к окну, глянул. Сидят, голубчики, за столом, Пелагея любовника ужином потчует, так и вьется вокруг него. И глаза сияют, как звезды, и лицо раскраснелось от счастья.

Парень молодой, намного моложе Семена, красивый, как картинка: кудри пшеничные вьются мелким бесом, глаза васильковые, кожа гладкая. Не из местных, из города, старый знакомец, должно быть.

Вынести этого Семен не мог. Не помня себя, взлетел на крыльцо, дверь распахнул ударом ноги – а они ее и не заперли, даже не думали, что кто-то их уединение нарушить сможет.

Парень вскочил, Пелагея руки ко рту прижала, в глазах ужас плещется.

– Что, курва, не ожидала? Думала, всю жизнь меня за нос водить будешь?

– Семен, послушай…

– Еще бы и ребеночка родила от этого скота, а мне подсунула!

Любовник стоит белый, как молоко, ничего сказать не может.

Семен вскинул ружье. Пелагея закричала, а парень, надо отдать должное, вперед выступил, собой ее прикрыть пытается.

– Погоди! – Руку вперед выставил. – Знаю, мы кругом перед тобой виноваты. Но сердцу не прикажешь. Люблю я Пелагею, и она меня любит. Отпусти ты нас с миром.

Она из-за спины его вышла, тоже прощения просить стала, плакать.

– Любишь его? – еле выговорил Семен, чувствуя, как холодеет в груди.

Опустил ружье, руки затряслись, будто ослабели.

Пелагея отвечает, мол, люблю.

– А зачем же мне врала? Мне в любви клялась?

Он кричал, чувствуя, как боль хлещет из него, и каждое слово – точно кровавый сгусток. Пелагея все плакала, качая головой, а ее любовник ответил:

– Не каждому человеку дано узнать, что такое любовь. Иной жизнь живет, а так и не понимает. Пелагея ошиблась, лишь когда мы с нею встретились, она…

Семен почувствовал, что багровый туман заволакивает разум. Ошибка, значит? Вот оно как? Его любовь, надежды, вера – это всего-навсего ошибка Пелагеи? Он отпустит их – и они будут счастливы, станут жить-поживать, детей родят, а он, Семен? Как же он? Выбросила его, как грязную тряпку, как ветошь какую, и пойдет себе дальше?

Нет уж!

Не успев толком ничего осознать, вновь вскинул он ружье и выстрелил прямо в грудь любовника жены. Стрелял Семен метко, да с пары шагов и не промажешь. Ярко-синие глаза закрылись, повалился красавчик на пол мертвее мертвого.

Пелагея заголосила-закричала, бросилась к нему, гладит по лбу и щекам, обхватила руками, словно надеясь оживить. А как поняла, что все кончено, что не встанет он уже, не заговорит, не обнимет ее, голову вскинула и тихим, безжизненным голосом вымолвила:

– Нету мне без него жизни. Давай уж и меня вместе с ним. Передать не могу, до чего ты мне противен, постылый!

И столько было в ее взгляде ненависти, что она обожгла Семена до кости.

Хотел и ее порешить, а потом передумал.

– Из-за тебя, стервы, и любовника твоего на каторгу идти? – усмехнулся он. – Нет, шалишь.

Быстро подошел к жене и сделал то, чего не делал прежде: ударил. Да так, что она чувств лишилась. Затем руки и ноги связал крепкими узлами, перетащил Пелагею в сарай, сбросил в подвал, который там имелся. И любовника туда же скинул. А после закрыл крышку.

В доме все прибрал, чтобы никаких следов не осталось. Коня пристрелил, хотя и жаль было, хороший конь, но нельзя себе оставить. Оттащил подальше, в овраг – звери дикие рады будут. Сбрую закопал поглубже.

Вернулся домой и лег спать – сморило. Рано утром к сараю подошел, услышал вой из-под земли, из подвала. Открыл крышку.

– Что, Пелагеюшка, рыдаешь? Неужто не рада, что целую ночь с любовником провела? Или не сладко было?

– Ненавижу, – простонала она. – Убей меня!

– Ну уж нет, – ответил Семен. – Я о тебя руки марать не буду. Сама сдохнешь. Посиди, подумай, как все испортила. А есть захочешь, так вон сколько мяса. Ешь на здоровье!

Пелагея просидела в подвале два дня и две ночи. Выла, кричала, ругалась. Семен слушал и чувствовал: острая боль из-за предательства жены утихает, отпускает. Ее страдания притупляли его муку, и он понимал, что поступил правильно.

Время от времени Семен открывал крышку подвала, смотрел вниз. Красавчик начал разлагаться, от него пошел тяжелый дух, и Семен думал, как нежная Пелагея это выносит. Впрочем, она и не вынесла: лишилась рассудка. Словно забыв человеческие слова, скрипела зубами, стонала, временами принимаясь рыдать.

А на третье утро пришел Семен к подвалу и увидел, что Пелагея мертва. Разбила себе голову о каменную стену подвала. Семена обуял ужас при мысли о том, как же она, безумная, ослабевшая от страданий и голода, сумела найти в себе силы и убить себя столь жестоко, проломить собственный череп, но, видимо, велика была ее воля к смерти.

Жалость, остатки былой любви шевельнулись в душе, когда Семен смотрел на ее тело. Подумалось, может, надо было отпустить их. Но нет, все он сделал правильно! Око за око. Его оскорбили – он отомстил. При этом Пелагею он не убивал.

Дальше оставалось лишь перенести тело Пелагеи в дом, чтобы люди подумали: за время, пока его не было, женщину порешил неизвестный злодей. А любовника жены Семен забрал с собой, выбросил в речку, подальше от деревни. Хотел на куски порубить, но решил, что и так сойдет.

Вышло, как Семен и планировал. Сделав свои дела в городе, вернулся и «обнаружил» тело жены с проломленной головой. Все знали, что он уезжал в город, а еще знали, как сильно Семен любил жену, никому и в голову не пришло хоть в чем-то подозревать убитого горем мужа.

Гладко прошло. И красавчика не нашли – а и нашли бы? Кто свяжет две смерти?

Только эти двое даже после кончины нашли друг друга. Разлагающиеся, изувеченные, покрытые грязью, с трудом волочащие ноги, погибшие влюбленные пришли за Семеном, и он понимал, что они не отстанут. Убитые пришли за своим убийцей, желая отомстить, забрать его жизнь.

Семен не понимал, как это возможно, но сознавал, что должен защищаться. Нет, он не станет отсиживаться! Схватив ружье, мужчина выскочил навстречу мертвецам.

– Пошли прочь! – закричал. Сбежал с крыльца, вскидывая ружье. – Убирайтесь отсюда, твари поганые!

Они не замедлили шага, неумолимые, как сама смерть.

Семен прицелился и выстрелил. Было темно, но он стрелял метко, знал, что попал в Пелагею. Только она шла дальше, как ни в чем не бывало.

Она была мертва, давно мертва, и пуля не могла убить ее