Влияние - Бентли Литтл

– Дорогой Господь, мы раскаиваемся в том, что сделали. Прости нам грехи наши, прости нам гордыню нашу, и пусть эта жертва будет платой Тебе, чтобы мы снова могли купаться во славе Твоего великодушия. Именем Иисуса взываем мы. Аминь.

Верн опустил нож, почувствовав странное удовлетворение, когда лезвие легко вошло в плоть. Крик пресекся, почти не успев начаться. Кровь была повсюду, она не хлестала – вытекала, стекала на стол, а со стола – на ковер. Верн вонзил нож еще глубже в тело, пригвожденное, словно бабочка.

Кровь продолжала вытекать из тела. Роза хотела было убрать бумажные стаканчики, мешавшие потоку, но Верн остановил ее. Он, импровизируя на ходу, взял один из стаканчиков и поднес его под красную струйку, стекающую со стола. «Пейте!» – приказал он и, пригубив капельку, передал стакан Розе. Она тоже пригубила и передала стаканчик следующему, потом еще следующему, и так пока стаканчик не обошел всех и не вернулся в руки Верна. Тошнота подступала к его горлу – он не был уверен, что сумеет забыть вкус тления во рту, но стоически сказал:

– Теперь мы устроим младенцу надлежащие похороны по христианскому обряду и будем надеяться, что Господь услышит нашу мольбу.

Роза побежала на кухню, чтобы взять тряпку и привести комнату в порядок, а Верн вытащил нож из младенца, положил его на стол, а потом поднял маленькое тело, засунул его в клетку. Он отнесет клетку во двор и там и похоронит младенца. Они все будут ему помогать.

И если им повезет, Господь заберет к Себе Своего ангела, и все будут прощены.

* * *

Джери Ноблит развозила почту по городу, а после обеда отправилась, как обычно, доставлять письма в дома фермерских хозяйств. На Рождество Дон купил спутниковое радио и установил в ее машину, чем заслужил ее безмерную благодарность. Прием здесь всегда был неустойчивый, а по большей части вообще никакой, но теперь она вела машину и наслаждалась музыкой без помех. В особенности она была неравнодушна к станции, передававшей Беззаконную кантри-музыку[48], что делала ее долгий путь между ранчо приятнее. Не говоря уже о первой утренней поездке по хайвею за почтой.

Теперь работа стала ей по-настоящему нравиться.

На почтовом ящике ранчо Дейва и Литы висел красный флажок – скорее всего, они подготовили счета к отправке, и она остановилась рядом с ящиком, достала исходящую почту и вложила входящую: две рекламные листовки и что-то вроде официального конверта с Маркой Лас-Вегаса (наверняка что-то связанное с родителями Дейва). Следующую остановку она должна была сделать у трейлера Моуза Холимана, который находился в такой чертовой дали, что она решила перенести доставку на завтра. Но, хотя Моузу был адресован всего один конверт, он был из какой-то правительственной структуры, и Джери пришлось ехать еще десять миль. В конечном счете в этом и состояла ее работа.

На обратном пути она собиралась заехать на ранчо Камерона Холта. Несколько недавних ее заездов к Камерону обошлись без всяких заморочек, но в последний раз она увидела его с дробовиком у собственного почтового ящика, он ждал ее, и когда она опустила окно, чтобы вручить ему почту, он направил на нее дробовик и сказал, чтобы она убиралась к чертям с его земли. У нее было искушение бросить его почту на землю и нажать на газ, но она боялась, что он выстрелит в нее на ходу. С ним что-то случилось, какое-то безумие, и она реагировала инстинктивно, сделала вид, что не поняла его, положила почту в ящик и спокойно поехала дальше, словно ничего и не случилось.

Она не рассказала об этом Дону – он бы от этого только завелся, а это никому не принесло бы ничего хорошего, но теперь каждый раз, приезжая сюда, она испытывала беспокойство, не стоит ли Камерон опять у своего ящика.

Она его всегда ненавидела, а теперь еще и боялась.

Каким бы невероятным это ни казалось сегодня, но она знала, что Камерон Холт был чьим-то ребенком, чьим-то умненьким маленьким мальчиком. Он, наверно, любил смотреть мультики, у него были игрушки, а может быть, у него случались кошмары и его мама приходила к нему в спальню, чтобы успокоить его. «Я начинал ребенком», – говорил Билл Косби[49] на одной из старых пластинок ее матери; Джери слушала их, когда была маленькой, и в этих словах крылась истина. Все начинали детьми, но на пути во взрослую жизнь тропинки разветвлялись, одни становились святыми, другие превращались в негодяев, а подавляющее большинство людей заканчивали где-то посередине.

Она ехала по ориентирам и знала, что добралась до восточного края обширных владений Камерона, когда увидела знакомую цистерну с водой и рядом с ней ржавый трактор. Но тут сегодня было и что-то новое, и она сбросила скорость, вглядываясь через лобовое стекло.

Что это еще за чертовщина?

Она остановила машину. На поле Камерона Холта стояли пугала.

Даже при поверхностном взгляде было в них что-то тревожное. Сколько Джери себя помнила – Камерон был ранчеро, а не фермером; да и пугала не были разбросаны по полю, а выстроены в длинный ряд вдоль ограды лицом к хайвею. Они не были одинаковыми, они имели разные формы и размеры, на них были разные одеяния.

Они казались настоящими.

Джери не хотела об этом думать.

Она медленно вела машину, пока не поравнялась с первыми фигурами.

Она помнила, как много лет назад, она тогда училась в выпускном классе, они с двумя друзьями взяли в прокате фильм ужасов о сошедшем с ума фермере, который убивал людей и выставлял их тела на своем кукурузном поле в качестве пугал.

Почему она вдруг вспомнила об этом? Тут явно имело место что-то другое.

Так ли?

Пугала, которых она видела сейчас, были сделаны из глины или земли. Она посмотрела в окно на ближайшее к ней пугало. С такого малого расстояния можно было разглядеть черты лица, и они были так тщательно проработаны, что пугало вполне можно было принять за человека. Руки, как она заметила, тоже были весьма реалистично вылеплены из глины, как у скульптуры. Она вышла из машины, чтобы приглядеться внимательнее. Она даже видела выражение на смуглом грубоватом лице: ярость.

Как можно глину нанести на шест, недоумевала Джери. Фигуры ведь нужно крепить на чем-то, а она не видела ни веревок, ни шпагатов. Что же их держало?

Она подошла еще ближе, уставилась на возвышающуюся над оградой фигуру. Она все еще не понимала назначения этих фигур. Поле