Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

Непонятно, куда идти – и в той, и в другой стороне коридор заканчивается поворотом. Мы делаем наугад несколько шагов, и вдруг из-за двери по соседству навстречу нам выходит врач. Виталий Иванович. У него вытягивается лицо – он крайне удивлен нашим появлением. Да что там – прямо-таки ошарашен. Видимо, был уверен, что мы до сих пор валяемся под наркозом.

Я делаю шаг к нему, Лю, напротив, пытается отскочить назад, и мы снова чуть не падаем.

– Где мы находимся? – вырывается у меня.

– В отделении ретроспективной пренатальной терапии, – со своей неестественной, прямо-таки пластиковой улыбкой объясняет он. Почему я прежде не видела, насколько неживая у него улыбка? – Идите и ложитесь. Немедленно.

– Что здесь делают? – плавающим голосом спрашивает Лю.

– Пытаются помочь тем, кому нельзя помочь никакими другими способами. Путем возвращения человека во внутриутробное состояние. Пересаживают гены посредством специальных инъекций. Чтобы процесс формирования тела начался заново.

– Бред какой-то. Это невозможно, – говорю я.

– Вот мы и работаем над этим. Невозможное делаем возможным.

– Но при чем здесь мы с Людой?

– Девочки, у вас нет будущего. В ближайшее время вам суждено погибнуть. Сначала от гипоксии погибнет Людмила, а тебе, Катерина, суждена долгая и мучительная смерть от интоксикации. Сюда забирают тех, кто уже на грани. Для кого нет иного выхода. Здесь у них – и у вас – возможно, появится шанс…

Погрузиться в одну из тех ванн, осознала я. Где под действием каких-то веществ плоть начнет обновляться, подгоняемая ДНК-инъекциями, формироваться заново. Так вот что случилось с Русалочкой. Погрузиться во тьму с призрачной возможностью когда-нибудь из нее вынырнуть обычным здоровым человеком – а скорее всего, не вынырнуть уже никогда.

– Мы не хотим… – бормочу я.

– Так вы хотите умереть?

– Кать, пошли отсюда, он конченый псих, – отчаянно шепчет Лю.

Виталий Иванович идет к нам, и мы сначала пятимся, понимая, что не убежать, у нас не хватит сил, мы вообще бегаем медленно и неуклюже, а сейчас не сможем вовсе. Но почти инстинктивно я хватаюсь за ручки ближайшей каталки и толкаю ее прямо на врача. Лю делает то же самое. Наши нервные системы пересекаются, и впервые мы вовсе не заботимся о координации движений, которой учились долгие годы, а действуем слаженно, будто у нас не только одно тело на двоих, а будто мы и есть одно целое. Мы толкаем каталки, поворачиваем их поперек узкого коридора, опрокидываем грохочущие пустые пластиковые бочонки и бежим прочь. Бежим изо всех сил. Никогда мы так не бегали. Я почти не чувствую своего половинчатого тела. Прямо-таки лечу вперед. Кажется, позади что-то кричат. Мы минуем поворот, врезаемся в двустворчатые железные двери, с трудом, но распахивающиеся, потом еще в одни, взбегаем по пандусу и оказываемся в большом тускло освещенном помещении с рядами глухих стальных шкафов. В морге. Мы пробегаем его насквозь, в неестественной тишине, будто кто-то выключил звук, и снова оказываемся в коридоре, где нас чуть не ловит здоровенный санитар. Мы уворачиваемся от него с небывалой для нас ловкостью и несемся дальше. Еще санитар, охранник. Слишком удивлены, чтобы успеть нас схватить.

И вот мы на улице. Раннее утро. Золотое небо, розоватый, будто живой, снег. Сначала мы бежим к воротам интерната, но ворота в этот час закрыты, калитка тоже, и мы сворачиваем в парк. Я только сейчас начинаю слышать какие-то звуки. Нарастающий шум улицы за деревьями, где идет своим чередом счастливая или несчастная, но нормальная человеческая жизнь. Слышу страшное, натужное, свистящее дыхание сестры. Нам очень нужен кислородный баллончик, но его нет.

– Давай… отдохнем, – выдыхаю я, чувствуя, что левая нога, не моя, подгибается, и меня пугает то, как Лю дышит, с хрипами и всхлипами.

– Нельзя… Они нас поймают. И тогда точно все…

Мы с разбегу запрыгиваем на забор и кое-как переваливаем через него. Рядом нет Димы, чтобы нам помочь. Мы падаем на ту сторону, в нормальные человеческие будни, шлепаемся плашмя, и я физически чувствую, как в груди моей сестры будто что-то обрывается, настолько вдруг становится тяжело дышать.

Я пытаюсь подняться и не могу. Лю вообще не двигается. Мимо нас течет та простая обыкновенная жизнь, о которой мы всегда мечтали: едут машины, разбрызгивая кашу полурастаявшего снега, где-то за гаражами лает собака, снег ложится на землю и на нас – с легким, но уловимым шорохом.

– Вставай же, – я в ужасе смотрю на сестру. Губы у нее синие, глаза закатились. – Пошли! Нам нужно обратиться за помощью… Они ставят опыты над людьми. Ну вставай… – я начинаю плакать. – Нам ведь надо поступить в институт. Получить образование. Открыть свою ветклинику. Ну Люда… – скулю я. – Ну встань, пожалуйста…

Я дышу изо всех сил. Но меня одной не хватает на нас двоих. Я – мы – все глубже погружаемся в черное ничто, из которого вынырнули в подземной лаборатории. Лю уже там, далеко. Она настойчиво тянет меня за собой. Просто потому, что мы – одно целое.

Я еще успеваю осознать, что рядом с нами останавливается машина, водитель выходит и смотрит на нас пораженно, с брезгливым интересом, с гадливой жалостью и почти со страхом – так, как на нас почти всегда смотрят люди по эту сторону забора. Водитель достает телефон, что-то нервно говорит в него, а дальше я уже вовсе отключаюсь. Словно бегу куда-то вслед за Лю в кромешной темноте. И никак, никак не могу сестру догнать.

Мое сознание отвыкло от объективной реальности. Многие дни – недели, годы в моем субъективном восприятии – меня будто бы бесконечно окунали в мутно-розоватую жидкость ванн для опытов, чтобы ход времени для моего тела обратился вспять, кололи холодными иглами, чтобы изменить мои гены, я едва выплывала из беспамятства и погружалась в него снова.

Белая солнечная палата. Идут первые дни с тех пор, когда я окончательно пришла в себя. Я пока еще плохо осознаю, что со мной произошло, и от слабости часто проваливаюсь в зыбкое полубессознательное состояние. Ко мне регулярно приходят родители, они прилетели из своих заграниц. Пару раз приходил Дима, каким-то образом он меня нашел. Рассказал, что обратился в полицию после того, как мы больше суток не выходили на связь. А вот Лю со мной нет. Вместо нее – огромный отек с левой стороны моего тела. И швы. Врачи говорят, что это настоящее чудо: моя сестра-близнец скончалась от легочной недостаточности, а меня едва успели спасти. Операция по разделению меня и моей мертвой сестры длилась несколько часов. Я потеряла очень