Азбука для побежденных - Екатерина Витальевна Белецкая

За кухонным окном стояла ночь, и не было слышно ни звука. Это немного удивило Аполлинарию, но вскоре она перестала думать о тишине. Потому что вспомнила о том, что лежит в кармане её платья.

— Настройщик, вы здесь? — позвала она. — Отзовитесь, пожалуйста.

— Я здесь, — ответил Настройщик. — Как, впрочем, и всегда.

— Хорошо, — Аполлинария помедлила. — Вы не могли бы прислать мне чашечку кофе? Кажется, этой ночью я не буду спать.

— С удовольствием, — ответил Настройщик, и тотчас обещанная чашечка возникла на столе перед Аполлинарией. — Ваше волнение вполне понятно, сударыня. Перед полётом многие не спят, и это простительно.

— А я ведь до сих пор так и не поняла, кто же я такая, — вздохнула Аполлинария. — Они, мои друзья, это одно. А я — другое. Это так?

— Верно, — кажется, Настройщик вздохнул. — Вы… в первую очередь, вы разум, сударыня. Чистый незамутненный разум. И свет. Вы начало, способное дарить свет и надежду тем, кому это требуется. Вы удовлетворены моим ответом?

— Не знаю, — покачала головой Аполлинария. — Иногда я ощущаю себя человеком, иногда… — она запнулась. — Во время полетов я чувствовала нечто иное, но что, так и не сумела понять.

— Человеком? — переспросил Настройщик. — Сударыня, вы ведь знаете, что можете разрешить для себя этот вопрос, ведь то, что объяснит вам если не всё, то многое, лежит сейчас в вашем кармане.

— Стеклянный шарик, — кивнула Аполлинария. — Да, вы правы. Но мне почему-то страшно его доставать.

— Время для него пришло, и достать его вам придется, — сказал Настройщик строго.

— Вы постоянно говорите о времени, но ведь времени в Городе нет, — возразила Аполлинария.

— Вы ещё не поняли? — Настройщик усмехнулся. — Для вас оно уже существует. Это… похоже на реку, пожалуй. Вам нужно на другой берег, вы стоите у самой воды, и уже различаете течение, видите, как колышутся подводные травы, как плавают рыбы. Река для вас уже существует, это реальность, и вы отлично знаете, что эта реальность очень скоро станет вашей.

— Значит, я должна достать шарик, — Аполлинария вздохнула.

— Сударыня, вы ведь сами очень долго томились этими вопросами, — Настройщик вздохнул. — Не проще ли будет единожды получить ответ, и больше никогда не думать об этом?

— Не знаю, — покачала головой Аполлинария. — То есть знаю, но… мне страшно, — призналась она. — То, что я увидела в прошлый раз, не давало мне покоя несколько дней. Да и сейчас тоже…

— Вот поэтому вы и должны решить всё и разом. Действуйте. Я не буду вам мешать, и не буду наблюдать за вами, — сказал Настройщик. — Есть вещи, с которыми следует своевременно попрощаться, и, думаю, это как раз одна из них.

— Будь по-вашему, — кивнула, сдаваясь, Аполлинария. — Я готова.

Она вынула из кармана стеклянный шарик с крошечной золотистой искрой внутри, и положила его перед собою на стол.

* * *

— Что же я такое сделала? — жалобно спросила она. — Не помню. Но я точно что-то сделала. Они ведь не приходят просто так.

Мысли путались, и ей не удавалось совладать с ними, словно мысли эти стали подобны ветвям на сумасшедшем ветру, там, за окном.

— Я не помню, — жалобно прошептала она. — Не понимаю…

Дверь сотряс первый удар, сильный настолько, что звякнули испуганно чайные чашки, стоявшие в сушилке. Она вздрогнула, обернулась — там, в коридоре, осыпалась с потолка тонкая пыль побелки. Следующий удар сотряс дверь, побелка посыпалась снова; за дверью раздались грубые мужские голоса:

— Открывай, тварь! А ну, открыла быстро! Всё равно же войдем, паскуда, и лучше бы тебе открыть!..

— Нет, — совсем уже беззвучно прошептала она. — Нет, не лучше.

Ещё один удар. И ещё. И ещё. И ещё. Голосов становится больше, и дверь, кажется, уже поддается, а это значит, что они сейчас будут здесь, а если они способны сделать такое с тяжелой железной дверью, что же они могут сделать с ней?

Она дернулась, кинулась к окну, и распахнула его — на пол полетели газеты, какие-то мелочи, и в окно ворвался ветер, тот самый, ворвался и пронёсся по тесной кухне, взметнув занавески, и обдав её, стоявшую напротив окна, своим дыханием.

— Я лучше туда… — беззвучно сказала она. Подоконник был высокий, поэтому ей пришлось сперва забраться на стул, и лишь потом она ступила на выщербленную деревянную поверхность, старую, с отметками от чашек, встала, и сделала шаг вперёд, навстречу ветру, деревьям, и оттепели.

В полете, коротком, мгновенном, её каким-то неведомым образом развернуло, и она упала почему-то на спину, вовсе не так, как должна была. Боль от удара вспыхнула, как пламя, в которое плеснули бензин; вспыхнула, и тут же начала угасать, таять, истончаться, пропадать — и в этот момент она поняла, что умирает. Серый весенний день мерк, темнел, очертания предметов плыли, и тоже таяли, исчезая вместе с болью и сознанием. Последним, что она увидели, были ветви тополя, которые гнул нещадно ставший, кажется, ещё более сильным ветер.

А потом мир мигнул, и выключился.

— Вот же старая тварь, — раздраженно сказал мужчина, который первым подбежал к неподвижному телу. — Сука. Вырвалась всё-таки. Писанины теперь не оберешься…

Ему в этот момент очень хотелось пнуть ногой эту проклятую мёртвую старуху, из-под головы которой растекалась по влажному от ночного дождя асфальта тёмно-бордовая лужа, пнуть, чтобы выместить на её теле всю свою злобу, всё раздражение, но к упавшей уже начали подходить люди, поэтому ему пришлось сдержаться.

— Ох ты ж… — протянула какая-то баба. — Скинулась…

— «Скорую» вызвали? — спросил кто-то.

— Да на кой-тут «скорая», труповозку вызывайте, — ответил другой голос. — Парни, может, вы и вызовете, раз вы всё равно уже тут?

Человек, подошедший к телу первым, ничего не ответил. Последний раз глянув на труп, он медленно побрёл обратно к подъезду. У самой двери остановился — под окном, из которого выпала старуха, валялся разбитый горшок, в котором, кажется, росла до того герань. Да, вот она, валяется рядом, измятая, сломанная. Под самым окном.

Под окном?

Он оглянулся. Как же так вышло, что она так далеко улетела? Метров двадцать от стены дома. Ветром, что ли, унесло? Странно. Обычно так далеко никто