Да родится искра - narsyy

Феор подтолкнул Кайни, тот уже поднимался, чтобы обругать подстрекателей, но тут к столу пробились несколько монахов, среди которых оказался Имм в простом белом одеянии.

— Дайте отдохнуть Хранителю Великого Света! Я только что от княжны. Не тревожьте ее по крайней мере пару дней. Она очень слаба, — произнес он и коротко глянул на Феора.

Ложь во благо. Солнцеликий бог, отдавший себя в жертву, одобрял и такое.

Слово монаха всех успокоило, на том новосозданную дружину отпустили, Сивур повел их в Зал Приемов, чтобы распределить участки каждой дюжине. Стали снаряжаться первые отряды.

Феор пошел осматривать и готовить лечебный дом. Нашлось немало сердобольных, кто вызвался помочь, руки их пришлись кстати. Нужно было выдумать, как сортировать хворых, как их друг от друга отгородить, и как подготовить для всех места. В приказ к Фандире поступили полевые дружинные лекари, а также монахи Ордена Звездного Пути, знающие хитрое ремесло целительства. Они уже успели придумать себе снаряжение из праздничных дубовых масок, верхней одежи с высоким воротом и длинных перчаток внахлест. Это давало некоторую надежду на то, что при должной осторожности болезни удастся избежать.

С рассветом зазвонили в колокола. По городу прокатился долгий, тягучий гул. Люди — кто в чем — выскакивали из домов на звук, а стоявшие по всем порядкам сварты успокаивали их, объясняли новые, невиданные ранее законы и загоняли обратно.

Искра готовилась к долгой медвежьей спячке.

***

Зал Мудрости стал сердцем, разгонявшим застоявшуюся кровь большого северного города. Туда стекались вести, оттуда неслись во все стороны на резвых лошадях гонцы с поручениями.

Первый день пролетел в бесконечных хлопотах и невообразимой суматохе. В одночасье на Феора, Кайни, Имма и Сивура свалились заботы снабжения, учета и развоза продовольствия, смены стражников на постах и набора добровольцев, что пополнили бы дружину. Новости, одна тревожнее и печальнее другой, стали поступать неудержимой лавиной. После Гона людьми овладело подлинное безумие, что подкреплялось витавшим над улицами духом самой смерти.

С большим трудом удалось обуздать целую толпу разъяренных низовцев, которые бродили по городу и искали «злодеев, что устроили мор». Они жаждали крови. Любого, кто выказывал хоть малейшие признаки болезни, одержимые выволакивали из домов и под славословие Шульда и молитвенный перечет забивали насмерть камнями, будь то женщина, старик или даже безвинный ребенок. Такое зверство они учиняли, что нельзя было отличить, где неистовствует живой, а где терзает добычу порченая тварь, ведомая самим Скитальцем. Только бурые плащи, к которым присоединился Имм и еще несколько монахов, смогли разогнать их — самых отчаянных голов бросили в прорубь. К вечеру острая сталь и монашеское назидание восстановили порядок, затем дружина начала обход. Стучали в каждую дверь, обшаривали каждый закоулок.

Тут нашли чуть живого с почерневшей шеей, в другом месте — два трупа, мать и дитя, уже гниющие. Видно, боясь гибельной заразы, люди даже не решались наведаться лишний раз к соседям и узнать, не нужно ли им чего. С окраин пришла весть, что сразу четверо свартов стали добычей порченых, весь день таившихся от солнца в горелых развалинах, а к сумеркам выползших на охоту. Послали новый большой отряд, который отыскал их и умертвил.

Белое поветрие на севере считали болезнью едва ли не позорной, оттого многие, перепугавшись, пытались ее скрыть. Если худо становилось близкому или родному, голос разума часто уступал место состраданию и ложной надежде, что, может быть, все как-нибудь обойдется, и болезнь сама отступит. Люди не хотели никуда идти, запирались и бранили дружинников из-за двери. Но даже так почти все койки лечебного дома в первый же день оказались заняты, пришлось искать новое место.

Воеводу разрывали на части донесения. Возвращались пригородные разъезды, подтягивались те, кто по разным причинам прозевал рунгар. Пытаясь упомнить всех, он ставил их в новые отряды и отдавал под приказ дюжинных. Поначалу сварты, в особенности сотники и старые, прожженные вояки, присматривались к нему и не спешили бросаться исполнять поручения, но за день большинство убедилось, что человек он толковый и без нужды слова не говорит. Звонкий командирский голос его сразу настраивал на верный лад даже самых ленных. У Феора мелькнула горькая мысль, что чем-то этот ретивый ратник напоминает ему самого Астли в молодости.

Поздно вечером кто-то сообщил, что несколько крассуровских наемников, отряженных сторожить западные ворота, за немалую плату разрешали жителям покинуть город или же, обобрав до нитки, пускали внутрь любого желающего. Их схватили и отправили в поруб.

К тому времени Кайни уже осип от нескончаемого потока ругательств, и только новая чаша обжигающего хмеля могла вернуть его голосу былую силу.

Ближе к ночи уже дремавшего над столом Феора подозвал Имм.

— Крассур очнулся. Пойдем, поговорим с ним.

Голова наемничьей дружины, прежде могучий и свирепый, пышущий первобытной силой, теперь валялся на белой простыне в окружении пуховых подушек и громко сопел от раздражения. Он и раньше частенько гневался без причины. Теперь же, когда Аммия пропала и все его планы пошли прахом, ожидать от него можно было чего угодно.

Слуга доложил о них, и больной тяжко приподнялся на локтях.

— Да рассеется мрак, — степенно поприветствовал его Имм.

Феор не сказал ни слова. И в полутьме было заметно, как ожоги изуродовали Крассура, но первый советник все равно закипал от ненависти, даже просто находясь рядом с этим чудовищем, которое представлялось ему куда отвратительнее и злобнее Раткара. Феору хотелось бы думать, что Крассур получил по заслугам, но об Аммии не было никаких вестей — возможно, от жертвенного ритуала пострадала и она.

— Чего вам надо? — злобно прошипел Крассур и повернул к ним багровое лицо, пузырящееся обожженной кожей. Зрачки его глаз под сросшимися бровями сделались из карих светло-голубыми.

— Поведай нам, что там случилось. Что сотворила Палетта?

Крассур, должно быть, все же немного видел, ибо прогнал протиснувшихся в покои телохранителей, и только когда они ушли, сказал:

— Что сотворила… откуда мне знать?! Это по вашей жреческой части!

— Расскажи, что ты видел.

Увалень отвернулся и какое-то время молчал. Он не свыкся со своей слабостью и беспомощностью, не знал, как держаться, желал, как и прежде, выглядеть властным, влиятельным, могучим и безмерно опасным.

Все же он