Жабья царевна - Екатерина Валерьевна Шитова

Иринушка закивала в ответ.

– Мама! – вдруг взвизгнула Василиса, – Нам домой уж пора! Отец потеряет! Извиняйте нас, Яков Афанасьич!

Она дернулась, скинула с себя тяжёлые мужские ладони, подбежала к двери, распахнула ее и тут же отскочила в сторону от неожиданности – в дверях стояла ведьма Матрена. Увидев Василису, женщина переменилась в лице, глаза ее наполнились злобой, губы скривились.

– Ой, а мы к тебе пришли, Матрена! Да пока тебя не было, нам Яков Афанасьич предложил Василису сосватать за сынка вашего! Представляешь? – протараторила Иринушка, не замечая растущей ярости в глазах ведьмы.

Матрена окинула злобным взглядом сначала ее, потом мужа и медленно вошла в дом.

– Свататься, значит, вздумал? – спросила она, ревниво взглянув на Якова Афаначьича.

Тот прищурился, растянул губы в улыбке и ответил:

– А чего? Вон какая девка красивая, белокурая. У нас в деревне таких нету! Хорошая невеста сыну будет!

Матрена остановилась возле мужа, сжала кулаки и процедила сквозь зубы:

– Никакого сватовства!

Потом повернулась к Иринушке и закричала ей в лицо:

– А ну, пошли отсюда обе! Убирайтесь прочь и подарки свои уносите! И чтоб я больше вас тут не видела, а не то на обеих порчу нашлю!

Она схватила метлу, стоящую у печи, и замахнулась на Василису. Перепуганная Иринушка схватила корзинку с шалью, быстро вытолкала дочь на улицу, и они побежали прочь от дома ведьмы.

– Вот ведь полоумная! – тяжело дыша, выговорила Иринушка, когда они добежали до леса, – Мало бед, еще порчи нам только не хватало! Что на нее нашло?

Василиса ничего не ответила матери, но после того, как Матрена прогнала их, на душе у нее сделалось легко. Слишком уж неприятен был Яков Афанасьич, слишком масляным был его взгляд, а о свадьбе с его сынком она и вовсе не хотела думать. Она шла следом за матерью и улыбалась, подставляя бледное лицо отблескам солнца, едва проникавшим сквозь густые, спутанные ветви деревьев.

***

Несколько дней Иринушка не подходила к дочери с разговорами, только странно косилась на нее, когда они сталкивались нос к носу в тесной кухоньке. Но как-то вечером, когда девушка доила корову, мать подошла к ней и встала за ее спиной.

– Я так подумала, Василиска… – тихо заговорила она, – А ведь Яков Афанасьич был прав. Тебе уже семнадцать, ты выросла, по хозяйству хлопочешь лучше меня. Надо было соглашаться, пусть бы шли к нам свататься.

Василиса сидела на старом перевернутом ведре, прижавшись лбом к теплому коровьему боку. Руки ее, жирно смазанные свиным салом, проворно скользили по пухлым коровьим соскам. После слов матери она ничем не выдала своего волнения, только напряглась всем телом, да стала яростнее тянуть коровье вымя.

– Познакомитесь, поженихаетесь. Времечко пройдет, выйдешь замуж. Пока пообвыкнешься в новой семье, потом родишь ребеночка, будешь с ним нянькаться. Глядишь и вылетит вся дурь из твоей головы, не до жаб будет.

Иринушка говорила тихо, но при этом сверлила дочь таким настойчивым взглядом, что у Василисы по спине побежали мурашки. Она отставила в сторону ведро с парным молоком, обтерла вымя сухим полотенцем и только тогда нехотя обернулась к матери.

– Не хочу я замуж, мама.

Голос Василисы прозвучал глухо. В коровнике повисла тишина. Мать и дочь смотрели друг на друга, и во взглядах обеих сквозило непонимание.

– Послушай, – строго проговорила Иринушка, – Я ведь тебе не чужой человек. Я для тебя как лучше хочу. Послушай материных советов, не упрямься.

Она взяла Василису за тонкую, белую руку, притянула ее к себе и крепко обняла. Светлые кудри дочери, пахнущие летними травами, щекотали Иринушкины щеки, и на нее вдруг нахлынула такая нежность, что сердце защемило. Она вспомнила, как качала и баюкала маленькую Василису, сидя на лавке ночи напролет, когда та, маленькая и слабая, в очередной раз сильно хворала. Иринушка ведь тогда не раз думала, что ее дитятко не выживет, прижимала девочку к себе, хотела надышаться ею вдоволь, чтоб, если уж помрет она, потом вспоминать до конца собственных дней этот теплый, родной детский запах. Теперь дочь стояла перед ней взрослая, здоровая и красивая. Это ли не чудо? Самое настоящее чудо! И Иринушка, как мать, обязана сделать все возможное, чтобы Василиса была счастлива. Она сделает! Она выдаст ее замуж!

– Послушай мать, Василисушка. А уж я все устрою в лучшем виде. Вот схожу завтра к Якову Афанасьичу и договорюсь с ним обо всем. Думаю, и Матрена с нами согласится, – заискивающе произнесла Иринушка.

– Нет, маменька.

Василиса отстранилась от матери, сжала упрямо губы.

– Нет, – повторила она, – Ты туда больше не пойдешь!

Иринушка сначала опешила от такой дерзости, а потом нахмурилась сурово.

– Ты матери вздумала указывать? Я, значит, ради тебя унижаюсь, через себя переступаю, а ты… Ах ты, гадина неблагодарная!

– Маменька! – воскликнула Василиса, – Да послушай же ты меня хоть раз!

Девушка смахнула с глаз слезинки, всхлипнула и проговорила с отчаянием в голосе:

– Не хочу я за сына Якова Афанасьича замуж идти! Есть уже у меня возлюбленный!

Иринушка изменилась в лице, открыла рот от изумления, но тут же его закрыла.

– Когда ж ты успела влюбиться-то, дочка? Вроде бы все дома сидишь, с молодежью не гуляешь!

– Много ли надо, чтобы влюбиться, маменька? Разок взглянула на того, кто тебе по сердцу, и все – сама не своя сделалась. Теперь когда вижу его, сердце то в пятки падает, то к горлу подпрыгивает! Никакого покою!

От волнения губы Василисы дрожали, щеки налились румянцем. Она опустила голову, чтобы не смотреть на мать. А Иринушка, широко улыбнувшись, взяла холодные руки дочери в свои и спросила шепотом:

– Кто хоть это? Скажешь?

Василиса замешкалась на пару мгновений, а потом неуверенно произнесла:

– Так это… Сосед наш…

– Игнатка что ли? – переспросила Иринушка, удивленно подняв брови.

– Ну да, он самый, – кивнула в ответ Василиса.

– А что там любить-то? Тощий, рыжий, конопатый. Вы же с ним самого детства вместе,