Жабья царевна - Екатерина Валерьевна Шитова

– Вернулась… – прошептала женщина и от волнения прокусила нижнюю губу до крови.

Василиса немного повозилась в своей комнате, и вскоре все шорохи за стенкой стихли. Выждав еще четверть часа, Иринушка тихонько подошла к светлице дочери, постояла, прислушиваясь, а потом медленно открыла дверь и вошла внутрь. Василиса лежала на лавке, светлые волосы разметались по подушке, грудь под льняной ночнушкой равномерно вздымалась и опускалась, к бледному лицу прилипла озерная травинка. Иринушка молча смотрела на дочь. Личико ее было все еще по-детски миловидным: длинные ресницы дрожали, пухлые губки приоткрылись, и из уголка рта на лавку тянулась ниточка слюны – девушка крепко спала. Иринушка вздохнула, убрала с лица дочери травинку, нежно погладила ее по волосам. Василиса причмокнула губами во сне и повернулась на бок.

– Что же мне делать с тобою, Василиса, доченька? Что же делать-то?

Иринушка постояла еще немного, потом окинула взглядом крошечную комнатушку и увидела на подоконнике то, что превратило дочь несколько часов тому назад в жабу – кусок сморщенной, бурой ткани. Женщина подошла, взяла тряпицу в руки и тут же брезгливо отбросила в сторону. Это была вовсе не ткань! Это была настоящая жабья кожа – липкая, влажная, пупырчатая. Преодолев отвращение, Иринушка нагнулась и подняла с пола кусок кожи. Выйдя из комнаты, она распахнула дверцу печи, быстро набросала туда поленьев, разожгла огонь, и уже хотела бросить в печь омерзительную находку, но вдруг замерла в нерешительности, а потом и вовсе прикрыла заслонку. Вернувшись в комнату Василисы, она бросила кожу туда, где она лежала.

***

Несколько дней Иринушка ходила сама не своя, думала тяжелые думы и плакала. А потом открыла свой сундук, достала пуховую шаль, которую берегла для приданого и, тяжело вздохнув, положила ее в корзинку. После этого она кликнула дочь. Василиса прибежала с кухни, вытирая руки о фартук.

– Чего тебе, маменька? – нетерпеливо спросила она, – У меня каша на плите томится, кабы не подгорела.

Иринушка строго взглянула на нее и проворчала:

– Подождет твоя каша! Собирайся! К ведьме Матрене сейчас пойдем!

Василиса нахмурилась, лицо ее вмиг стало недовольным. Она прекрасно помнила, как мать водила ее, маленькую, к Матрене, помнила пронзительный и пугающий взгляд темных глаз этой странной женщины. А еще Василиса помнила снадобье, от одной капли которого она становилась сонной и вялой, будто больной. Она обтерла руки о фартук и подошла ближе к матери.

– Это еще зачем?

– А затем! – зло прошипела Иринушка, схватив дочь за руку, – знаю я, чем ты по ночам занимаешься! Совсем уж одурела со своими жабами!

Василиса переменилась в лице, покраснела, заморгала растерянно.

– Ты… Ты… Так ты все видела? – спросила она, – И отец тоже все знает?

Иринушка покраснела от злости и изо всех сил дернула дочь за руку.

– Отец не знает. Может и зря… Отцовского кулака на тебя нет, Василиска! Не бьет тебя, все жалеет, и вот что из того вышло!

Она насильно вытащила дочь из дома. Василиса не сопротивлялась – шла покорно следом за матерью, опустив голову. Иринушка одной рукой сжимала изо всех сил ее холодную ладонь, а другой вытирала слезы.

– Ну чего тебе опять неймется? Ведь так хорошо, так спокойно жили!

Василиса молчала. Иринушка и не ждала от нее ответов, она хотела скорее добежать до дома ведьмы Матрены и попросить у нее того самого заветного зелья. Помогло в детстве – поможет и сейчас!

***

Но Матрены дома не оказалось. Иринушку с Василисой встретил на пороге седой, но статный мужчина. Взгляд его был властный и суровый.

“Яков Афанасьич, Матренин муж, а до того он был ей свекром!” – подумала про себя Иринушка.

Мужчина прищурился, пристально осматривая обеих женщин. Взглянув на Василису, он явно оживился, лицо его расплылось в масляной улыбке.

– Яков Афанасьич? Здоровьица! А мы к Матрене пришли с просьбой.

Мужчина нехотя перевел взгляд на Иринушку.

– Матрены до поздней ночи не будет. Но вы заходите, гостями будете! Как раз квас из погреба достал. Как чувствовал, что вы пожалуете! Пойдемте, напою вас холодненьким с дорожки! По вам видно, что долго шли. Устали, наверное?

Взгляд Якова Афанасьича снова остановился на лице Василисы, а потом скользнул ниже и замер на высокой девичьей груди. Девушка, почуяв неладное, смущенно спряталась за спину матери.

– Вон у вас какая девка! На выданье! Сосватана уж поди?

Иринушка смущенно улыбнулась, заморгала растерянно, не ожидав такого теплого приема.

– Нет, мы со свадьбой не торопимся. Мала еще наша доченька.

Яков Афанасьич причмокнул губами и прошёл в дом. Иринушка, взяв Василису за руку, последовала за ним.

– А у нас с Матреной сыновья. Младший хил да слаб, а вот старший силен, как медведь! – хвастливо проговорил мужчина, разливая по чашкам холодный квас.

– Сыновья – это гордость отца! – несмело поддакнула Иринушка.

– А дочь – гордость матери! – тут же торжественно добавил он.

Подав чашку с квасом Василисе, он наклонился к ней так низко, что она почувствовала луковый запах из его приоткрытого рта. Девушка испуганно отпрянула, прижавшись спиной к стене. А Яков Афанасьич уже стоял около Иринушки.

– Не объединить ли нашу с вами гордость? А что? У вас товар, у нас купец! Свадьба – дело нехитрое!

– Не рановато ли свадьбу-то играть, Яков Афанасьич? – неуверенно пробормотала Иринушка.

Она взглянула на дочь, та сидела не жива, не мертва, вцепившись пальцами в край скамьи.

– Чем раньше детей остепенить, тем меньше дурости будет у них в головах! – медленно и серьезно проговорил Яков Афанасьич.

Иринушка задумчиво кивнула, а мужчина подошел к Василисе и положил ладони на плечи. Девушке от этого вдруг стало так тяжело, что в груди сперло дыхание. Она вся напряглась, выпрямилась и умоляющим взглядом посмотрела на мать. Но та смотрела в рот Якову Афанасьичу, будто завороженная.

– Смотри, девка-то уже выросла! После свадьбы тебе об ней переживать не придется – все у нее будет в достатке, в нашем доме