Голем. Вальпургиева ночь. Ангел западного окна - Густав Майринк

холмик подобной короной не увенчан, но окружен перголой со сводом, пышно увитым великолепными темно-багровыми розами. За ним светлеют в зелени серые камни полуразрушенной крепостной стены, а за ее обвалившимися зубцами поднимаются вдали горные склоны, широко распахнулась долина и серебрится на солнце река.

Где я мог видеть этот пейзаж?

Со мной происходит то, о чем я нередко слыхал: чудится, что в моей жизни все это уже было когда-то — вековые деревья и красные розы, пролом в крепостной стене, серебристая лента реки… И место, и даже тихий полуденный час мне знакомы, я словно вернулся в родные края после долгой, долгой разлуки. Может быть, подумалось мне, я безотчетно припомнил какую-то картину? Кажется, похожее изображение было на чьм-то древнем гербе… Нет, скорей эта крепость и замок напоминают руины Мортлейка, представшие мне в магическом кристалле, в черном зеркале Джона Ди. Но ведь неизвестно, был ли то Мортлейк, — как знать, может, в кристалле мне явился Эльсбетштайн, а я, зачарованный, в сумеречном полусне, вообразил, будто вижу вотчинный замок моего далекого предка.

Старый садовник отводит в сторону усыпанные розами зеленые плети, и мы видим, что они прикрывали: углубление в земле, в котором буйно разрослись мхи и папоротники. Старик бормочет, скривив губы в смущенной усмешке:

— Вот могила. Она, она самая. Там, в земле, упокоился некто, с тихим лицом, с открытыми глазами, с простертыми руками… Кинжал я у него забрал. Кинжал, больше ничего не взял, господа! Истинную правду говорю — только кинжал. Потому что я знал уже, что должен отдать кинжал доброй молодой женщине, той, что вместе со мною дожидается прибытия государыни.

У меня потемнело в глазах, чтобы не упасть, я схватился за ствол тиса. Где Липотин? Надо сказать ему… но язык не слушается, я с трудом смог выговорить:

— Кинжал? Здесь? Это могила?

Старик понял меня мгновенно. Быстро-быстро закивал, бессмысленное выражение исчезло, лицо посветлело от улыбки. Мигом опомнившись, я, словно по вдохновению свыше, спросил:

— Скажи, друг, кто владеет крепостью?

— Крепостью… Эльсбетштайн? Кто владеет… — неуверенно переспросил старик, и снова к нему вернулось тупое бессмысленное выражение, а сбивчивое бессвязное бормотание, в смысл которого я надеюсь вникнуть, глядя на шевелящиеся губы, замирает, так и не став внятной речью; голова его непрерывно трясется; отойдя от могилы, он манит нас за собой.

Не прошли мы и нескольких шагов, как оказались перед высокими воротами в крепостной стене, затаившимися под сенью вьющихся роз и огромных кустов бузины. Над стрельчатой аркой я разглядел проглядывающий сквозь ветви рельеф, вернее, край с готическим акантом. Старик взволнованно мычит, что-то лепечет, воздевает руки.

Подобрав полусгнившую мертвую ветвь, я отодвигаю пышно зеленеющие плети с гроздьями цветов и вижу вытесанный в камне, заросший мхом герб. Очевидно, шестнадцатый век… Наискось в его поле — преклоненный крест, и там, где поперечина упирается в землю, тянется кверху розовый куст с тремя розами: одна еще бутон, другая почти раскрылась, третья же — великолепная, горделиво распустившаяся, ее лепестки отогнулись наружу и вот-вот начнут опадать.

Глядя на загадочный герб, я глубоко задумался. Древние серые камни ворот, блеклые пятна лишайника и яркая зелень мха, навевающий грусть образ розы — три возраста, три стадии цветения, — все это будило некие воспоминания или предчувствия, о чем-то говорило сердцу… о чем? В рассеянности я ничего вокруг не замечал, меж тем мои спутники ушли, оставив меня одного. С каждой минутой ясней и отчетливей вставала перед моим мысленным взором картина, которая явилась мне во сне наяву: похороны Джона Ди в волшебном саду адепта Гарднера. И все, что окружало меня, этот парк или сад все больше, казалось, походил на тот, что я видел в черном магическом зеркале.

Сомнения не дают мне покоя, я стараюсь освободиться от наваждения, тру глаза, лоб и вдруг вздрагиваю, — явившись из темной глубины портала, ко мне быстро идет Джейн. Это она, несомненно. Но она не идет, а беззвучно плывет по воздуху и… что же это значит? — с нее льется вода, легкое платье намокло и облепило тело. Лицо неподвижно, взгляд строг, от его неотступной твердости мне страшно, ибо в глазах Джейн я вижу безмолвное предостережение.

Призрак умершей! — слышу я бессловесный крик в своей душе. И слышу слова, которые произносят ее губы:

— Свершила… Свободна… Борись, не падай духом!

— Джейн! — крикнул я.

И ошеломленно замер: не Джейн передо мной — призрачная женщина с величественной осанкой, увенчанная златой короной, со взором, словно преодолевшим столетия, — он пронизывает до глубины, но устремляется дальше, во мглу грядущих веков, чтобы найти меня там, в отдаленном зоне, который станет воистину моим временем, временем достижения мной подлинного совершенства.

— Так это ты! Королева, владетельница волшебного сада, возделанного белым адептом! — растерянно шепчут мои губы.

Не в силах отвести глаз, не в силах пошевелиться, я замер перед волшебным видением, а мысли летят вихрем, слова бессильны их передать — открытия, догадки, озарения мчатся за пределы реального бытия, в мир духа, и там, в нездешнем, обрушиваются неистовым шквалом, опустошительным и сметающим все на своем пути… Но я отчетливо слышу и все земные звуки: возвращаются Липотин и старый сумасшедший садовник. И наяву вижу, как садовник, изумленно всплеснув руками, валится на колени. С просветленным лицом он рыдает, захлебывается смехом и, подняв глаза на королеву, выкрикивает:

— Хвала и слава тебе, государыня, ты пришла! Вверяю тебе усталую мою голову, ныне конец моей долгой службе! Суди, повелительница, верно ли служил тебе!

Призрак милостиво кивает старику. Но он, повалившись ничком на землю, молчит.

Неземная королева обернулась ко мне, и чудится, будто слышу я голос, подобный колокольному звону, прилетевшему с высокой башни:

— Привет тебе… избранный… долгожданный… Но не испытанный!

Нездешний голос затихает, и с последними его отзвуками вновь доносится земной голос моей Джейн, тревожное предостерегающее напоминание: «Борись, не падай духом!..»

Но вдруг видение померкло — страшный воющий крик налетел из-за стены, с той стороны, где двор крепости.

Опомнившись, я вижу Липотина, тот недоуменно смотрит то на меня, то на садовника, тихо лежащего на земле. Я что-то спросил и понял: Липотин ничего не видел и не слышал, он не подозревает, что произошло! Лишь странное поведение старика его обеспокоило.

Но только было он нагнулся к садовнику, как мы увидели, что со двора бегут рабочие, размахивая руками и громко крича. Обрывки слов оглушают меня, как грохочущие морские валы, и в глазах встает: долина, река, отмель, — в вышине над обрывом крутой поворот, дорога огибает скалистые уступы, где когда-то взорвали гору, и