Голем. Вальпургиева ночь. Ангел западного окна - Густав Майринк

Медленно-медленно доходит до моего сознания смысл горестных воплей: «Погибли, все трое! Он же летел, шофер, точно по воздуху! Разогнался и сиганул в пустоту. Должно, рассудка лишился, или сам черт его ослепил!»

Джейн! Джейн! — я очнулся от своего крика. Хочу позвать Липотина — вижу, он опустился на колени возле садовника, а тот все так же, с раскинутыми руками недвижно лежит на траве. Липотин приподнимает его за плечи и, обернувшись, смотрит на меня, в его глазах нет жизни, они тусклы, как слепое зеркало. Тело старого садовника клонится к земле, Липотину его не удержать. Садовник мертв.

Липотин все смотрит бессмысленными, невидящими глазами. Я не в силах говорить. Молча указываю в пролом стены, на реку. Липотин долго глядит туда, в долину, потом хладнокровно изрекает, потирая лоб:

— Ну-с, снова, значит, канули в зеленые воды. Обрывистые берега… Что-то я устал… Ага! Слышите? Нет? Это меня зовут!

_____

С отмели, чуть прикрытой водой, спасательная команда на лодках доставила тела погибших… Только женщин — шофера унесло течением вниз. «Если кого эта река забрала, — сказал кто-то, — то уж не отдаст назад, утопленников не находят, они не всплывают на поверхность, остаются под водой, и река уносит их в море…»

Страшно вообразить, что, очутившись на дне, я опять встретил бы карикатурное подобие моего покойного кузена Джона Роджера и тот пялился бы на меня мертвыми пустыми глазницами…

Но страшней другая мысль — правда ли произошел несчастный случай? В грудь княжны был вонзен кинжал Джейн. Сердце поражено насмерть. Что же, что там разыгралось? Неизвестность жестоко терзает меня.

Я убеждаю себя: автомобиль летел на бешеной скорости, с разгона рухнул вниз, при ударе кинжал вонзился в тело…

Долго, долго смотрел я, сам — безжизненный труп, на мертвых. У Джейн лицо тихое, умиротворенное, словно моя любимая мирно уснула. Неброское, потаенное очарование, трогательная, нежная красота моей Джейн так глубоко ранит мне душу, что даже плакать я не могу, только шепчу: «Святой ангел-хранитель, укрепи мой дух, чтобы я мог это вынести…»

Между бровями княжны пролегла резкая вертикальная морщина. Строго поджатые губы будто сдерживают крик мучительной боли. Лицо как живое — кажется, вот-вот она откроет глаза. На сомкнутых веках играют блики и тени от листвы, колеблемой ветром… Или… Она приоткрыла, но тотчас опять закрыла глаза, испугавшись, что я замечу? Нет, нет, она мертва! В ее сердце кинжал!.. Позднее, мне кажется — прошли часы, напряжение и боль покидают ее лицо и все отчетливее проступают хищные, кошачьи, отвратительные черты.

Со дня похорон я не встречался с Липотиным. Но я знаю, он может явиться в любую минуту, потому что, прощаясь со мной у кладбищенских ворот, он сказал:

— Вот теперь-то все и начнется, уважаемый! И выяснится, у кого останется кинжал. Боритесь и, если можете, полагайтесь только на собственные силы… Ну а я всегда к вашим услугам. В надлежащее время загляну к вам, чтобы узнать, не требуется ли помощь. Между прочим, красные дугпа больше не желают со мной знаться. А это значит… — Он замолчал.

— Да… — отозвался я вяло, боль утраты буквально душила меня. — Да… Что значит?

— А то значит… — Липотин не договорил — выразительно чиркнул ребром ладони под подбородком.

Я встревожился, хотел спросить, о чем это он? Но Липотин уже скрылся в толпе людей, штурмовавших переполненные трамваи.

С тех пор я много раздумывал о его словах и странном жесте, но каждый раз вставал в тупик: было то наяву или старик антиквар мне привиделся? Разговор у ворот кладбища смешался в моей памяти с другими событиями, которые разыгрались в то время.

_____

Давно ли я похоронил мою Джейн и рядом с нею, бок о бок, княжну Асию Хотокалюнгину? Неизвестно, да и как я могу это знать… Дней я не считал, не считал недель, месяцев, а может быть, уже годы прошли с тех пор? Бумаги и вещи в моем кабинете покрылись толстым слоем пыли, окна заросли грязью — и ладно, ведь мне все равно, живу ли я в городе, где родился, стал ли Джоном Ди и нахожусь в замке Мортлейк, вновь, точно муха, увязнув в паутине времени, ход которого для меня остановился. Изредка я ловлю себя на странной мысли: может быть, я давным-давно умер, просто раньше не понимал этого, может быть, лежу в могиле, рядом с обеими покойницами? Где подтверждения того, что я не умер? Конечно, из мутного зеркала на стене на меня взирает некое существо, возможно, это и есть я, только обросший косматой бородой и длинными волосами. Да ведь и мертвецы, наверное, видят себя в зеркале и тешатся иллюзией, будто все еще живы? Что мы знаем… может быть, мертвые считают живых людей — трупами?

Нет их, нет доказательств того, что я живой человек. Если, сосредоточившись, я стараюсь вспомнить тот день и час, когда стоял над двойной могилой, то вроде я с кладбища сразу вернулся сюда, домой, кажется, рассчитал прислугу, написал письмо старой моей экономке, в котором сообщил, что больше из отпуска она может не возвращаться, и назначил ей пожизненную пенсию. Но возможно, все это лишь пригрезилось. Возможно и другое — я умер, и в доме пусто.

Сомневаться не приходится лишь в том, что все часы в доме стоят: стрелки одних замерли на половине десятого, других — на двенадцати часах, в какое-то время остановились и все прочие часы, когда — не все ли равно… И еще, всюду паутина, всюду… Откуда так быстро набежали тысячи пауков… Так быстро, ведь прошло… Сколько же времени прошло, столетие? Или в жизни других людей это был один год? Не все ли равно, какое мне дело до времени?

Но чем я поддерживал свои силы с того скорбного дня? При этой мысли я вздрогнул. Наверное, потому, что, вспомнив, я буду знать, жив я или мертв. Я вспоминаю, вспоминаю, и понемногу всплывают туманные картины, подобные воспоминаниям во сне, мне видится, будто я ночью бродил по тихим переулкам нашего города, утоляя голод в сомнительных кабаках и трактирах, и даже встречал знакомых, друзей. Помню, они что-то говорили. Но отвечал ли и что отвечал, — не помню. Наверное, молча шел мимо, — нестерпимо больно было бы разбередить кровоточащую рану, вновь осознав утрату моей Джейн… Да, наверное, так: я свыкся с жизнью в царстве мертвых… царстве мертвого одиночества… Или со смертью свыкся… Впрочем, не все ли равно мне самому, жив я или