Эринии и Эвмениды - Риган Хэйс

— Это Глория Фридден. С кем я говорю?

— Это Беатрис. Можете передать телефон тете Мариетте?

— Ох, мисс Беккер, сожалею, но мисс Чейзвик в отъезде до Рождества… Видите ли, у нее отпуск, и все звонки временно переадресовываются ко мне.

— Даже для племянницы не найдется окошка? — уже с раздражением спрашиваю я, теребя локон коротких волос.

На том конце слышится шуршание бумаги. Мне представляется, что перед Глорией лежит блокнот, где среди прочих записей заглавными буквами значится надпись «НЕ СВЯЗЫВАТЬ С БЕАТРИС!!».

— Сожалею, — повторяет Глория, напоминая автоответчик, запущенный по второму кругу. — Мисс Чейзвик отдыхает на горнолыжном курорте в Давосе и настойчиво просила ее не беспокоить даже по рабочим вопросам. Что мне передать ей по приезде?

«Передайте, что моя тетя — самая безответственная задница на свете», — промелькивает мысль, но вслух ядовитые слова я заменяю на другие, более обходительные и мирные:

— Просто сообщите, что звонила Беатрис.

— Договорились, мисс Беккер. Она обязательно вам перезвонит!

— Да-да, — бурчу я себе под нос и отключаюсь.

Еще одна попытка проваливается. Тетя будто нарочно избегает меня, не желая связываться с подростковыми проблемами. Будучи выброшенной в бушующий океан, я могу лишь научиться плавать.

Расстроенная и опустошенная, плетусь в столовую поужинать и обдумать, как теперь выбраться из капкана. Ученики, насытившись, разбрелись кто куда, столовая почти пуста. Вдалеке вижу Дэнни в компании Мэй и Джорджины — обе заботливо утешают королеву, в последние дни очень подавленную и тихую. Наша традиция с обменом желчными записками приостановилась, и мне даже несколько странно не прочесть между уроками новую остроту, написанную поэтическим языком Эмили Дикинсон. Я так привыкла к колкостям Дэнни, что была бы сейчас рада и собственноручно ею написанным нескладным строчкам. Просто хочется знать, что это оружие все еще эффективно и по-прежнему бьет по болевым точкам безотказно.

Снабдив себя жареным картофелем и зеленым салатом, я присаживаюсь подальше и настраиваюсь на уединение, как вдруг рядом садится Абрамсон.

— Привет, — коротко бросает он и ставит на стол маленькую чашку чая. Увидев в конце зала стайку моих эриний, он понижает тон голоса и говорит: — Я рассказал полиции.

— Что рассказал?

— Рассказал им про Честера и то, как он… Ну, ты поняла.

Щеки его заливаются краской. Чтобы замаскировать смущение, Рори нарочито медленно отпивает из чашки.

— Жаль, что это ничего не изменит, — вздыхаю я. — Сомневаюсь, что родители Честера не сумеют выгородить любимого сыночка или щедро отсыпать адвокату, который разобьет любые аргументы в пух и прах, набив карманы поплотнее.

— Хайтауэр обещал переговорить с родителями Филлипса, но ты права: зная их влиятельную породу, легко предугадать финал — его отмажут, да еще и компенсацию с академии взыщут за инцидент в лесу. — Рори потирает ладонью напряженный лоб и добавляет: — И все же я попытался отстоять тебя. Промолчать было бы нечестно.

— Спасибо, — глухо отвечаю я и апатично ковыряю вилкой в салате. — И прости, что пришлось втянуть тебя в эту грязную историю. Мне нужно было придать своим показаниям веса, иначе на меня спустили бы всех собак.

— Я понимаю, ты все правильно сделала. Давно нужно было дать им понять, какой Филлипс подонок.

Не найдя слов для вразумительного ответа, я молчу, что приводит Абрамсона в явное замешательство. Он будто ждет от меня страстной похвалы или чествования его геройства, но я не спешу рукоплескать и торжествовать. Внутри я раскачиваюсь маятником, не в силах определиться, правильный ли путь избрала или стоит тотчас же раскаяться. Та потаенная радость, что захватила меня после смерти мисс Хартбрук, день ото дня обращалась в ничто. Чем дольше я наблюдаю за результатами своего кровавого подношения, тем тошнотворнее мне сидеть в собственной шкуре и осознавать причастность к трагичным событиям.

— Ты разве не рада?

— Что, прости? — Я смотрю на него с полным непониманием и жду разъяснений.

— Ну, то есть разве тебе правда их жаль после всего того, что они с тобой сотворили?

— Не скрою, между нами пролегла громадная пропасть, — отвечаю без тени лукавства, — но даже им я такого не желала… Вернее, желала, но… не так. Не так страшно.

Говорю это и сама себе не верю. Я так запуталась, что пытаюсь обернуть некрасивую правду в симпатичный фантик из вранья.

— Ты великодушна, Би, — хмыкает он так, словно мое поведение для него неприемлемо. — Даже слишком.

— Что ты хочешь этим сказать?

Вилка со звоном падает в тарелку. На скулах Рори ходят ходуном желваки.

— Они не заслуживают твоего сострадания. Вспомни сама, как Филлипс лапал тебя… Или как ты пришла ко мне с ног до головы облитая помоями, с обкромсанными волосами…

— Я пришла тогда не для того, чтобы ты постоянно припоминал об этом, — огрызаюсь я, опускаю руки под стол и сжимаю кулаки между колен так, что начинают ныть костяшки пальцев.

— Би, они звери…

— И я не хочу быть одним из них! — прерываю я его тираду и встаю из-за стола. — Хватит об этом.

Рори как‑то разочарованно скользит по мне взглядом и бурчит на прощание:

— Я думал, ты сильная. Сможешь дать им отпор.

«Я и дала, Рори… Но перестаралась».

— Стоит лишь раз дать ненависти свободу, и ее будет уже не остановить, — цитирую слова матери, которые вспоминаю все чаще. — А я хочу положить ей конец.

Беру свой поднос и ухожу.

По пути не могу выбросить из головы холодный взгляд Рори и гуляющую по его лицу злорадную ухмылку, когда он говорил о Честере и Сэйди. Конечно, это глупо, но… Может, дело все же не в ритуале?

Рори неспроста сторонятся сверстники, окрестившие его изгоем. Как и в случае со мной, тому есть причины.

Еще во времена нашей дружбы с Даньел по чату академии гуляла некрасивая история о том, как влюбленный Ромео подставил свою же Джульетту, за что позже был наказан. Если роль первого принадлежала Рори, то роль второй отошла Марте Силвер.

Она была предметом любви еще до меня (или способом забыть обо мне, что вероятнее), и стены Рори, должно быть, были увешаны тогда ее портретами вместо моих. Однако Марта открыто пользовалась Рори, это все знали, кроме него, влюбленного дурака. Все чувства пошли прахом в сезон ежегодных экзаменов: Марта бесстыдно украла проект Рори и выдала его за свой. Возможно, она надеялась, что он, полный любви и обожания, быстро забудет о ее проступке, но Абрамсон вмиг протрезвел и излечился от дурного влияния своей Джульетты. Едва не вылетев из академии из-за проваленного проекта, он отомстил Марте Силвер.

Он