Эринии и Эвмениды - Риган Хэйс

Ни о каких съемках теперь не могло идти речи, твердо заявила миссис Джонс. Мечта о быстром взлете актерской карьеры разлетелась вдребезги, аки хрусталь, и обернулась для Сэйди тоскливыми светло-голубыми стенами клиники (конечно же, экстра-класса).

Сэйди быстро сложила два и два, даже для ее тугого до математики ума это было не сложно. Признав во мне опасного врага, она ощетинилась и с тех пор не давала мне ни дня покоя, заручившись поддержкой и без того обозленных Дэнни и Мэй. Убийственное трио готовилось размазать меня по стенке.

И вот мы здесь… Наши войны стали слишком жестокими и взрослыми, а нанесенные раны — едва ли не смертельными. В какой‑то момент берега затерялись в кровавом тумане ненависти, границы дозволенного стерлись.

Я чуть не убила Сэйди ритуалом. И это чувство по кусочку выедало мне внутренности…

— Беатрис, вы меня слышите?

Оклик Святоши возвращает меня в реальность.

— Простите, я задумалась. Вы что‑то сказали?

— Я говорила, что ваше беспокойство мне понятно, и если я могу что‑то сделать для вас, то дайте знать.

— Что‑нибудь известно о динамике их выздоровления? Они придут в себя?

Мисс Трентон печально вздыхает.

— Сложно сказать. Оба в настоящий момент находятся в состоянии, близком к коме, и врачи только руками разводят… Мистер Хайтауэр уже, как мог, обнадежил общественность в недавнем интервью местным изданиям, что, мол, с учениками все не так уж серьезно, как говорят, но, честно сказать, все выглядит крайне мрачно, во всяком случае — для меня. Ах да, газета! Простите, мисс Беккер, а не могли бы вы принести мне «Брайт ньюс» из холла? Утром как раз должны были доставить свежий выпуск — нужно просмотреть, что они там напечатали, прежде чем мистер Хайтауэр увидит…

Я участливо киваю, уже мечтая убраться из кабинета, уж больно беспросветными выглядят прогнозы хаусмистресс. Выхожу за дверь, спускаюсь по лестнице и ищу глазами столик с корреспонденцией. Среди старых газет ищу свежий номер, как вдруг из стопки выпадает листовка.

Еще когда я поднимаю ее, глаза мои жадно впиваются в узнаваемый фотопортрет в центре листа. Но, когда читаю слова чуть ниже, руки холодеют, как у мертвеца:

«Пропал юноша, Брайан Мерфи, семнадцати лет, две тысячи пятого года рождения. Рост около семидесяти дюймов, глаза серо-голубые, волосы темные, телосложение худощавое. Просьба сообщить о его местонахождении. Полагается вознаграждение…»

Только человек, которого в листовке нарекли Брайаном Мерфи, вовсе не является Брайаном Мерфи. Вьющиеся волосы, ниспадающие на лоб, ямочки в уголках губ и загадочная улыбка, что с первого же дня знакомства показалась мне такой странной и лишней на его лице…

Это точно он, я не могу ошибаться. Это Киллиан Финч.

Что я, в сущности, знаю о нем?

Киллиан появился внезапно и как‑то незаметно, как подкрадываются из-за спины или выныривают из темноты. Даже самые талантливые умельцы вроде Ханны Дебики не сумели вскрыть его личность, как банковский сейф, и заглянуть в таинственное прошлое новенького Финча. Ни сведений о бывшей школе, ни имен родителей… ничего. При мысли о нем мой разум охватывала всеобъемлющая пустота, как если бы я смотрела в центр черной дыры.

Со дня нашего знакомства прошло около трех недель, а я ни на шаг не приблизилась к разгадке. Даже после дружеских посиделок на чердаке Киллиан оставался крепким орешком и не давал себя расколоть. Теперь‑то я сознаю, что все это время говорила только о своих бедах, а он вежливо и покорно внимал мне, но так ни разу и не заикнулся о семье или ошибках юности, без которых невозможно обойтись.

После моей неуместной и совершенно неуклюжей попытки залезть туда, куда не просят, я не говорила с ним. Да и сам Киллиан как будто не искал со мной встречи и даже вернул мне ключ, который я нашла в конверте, подброшенном под дверь нашей с Ханной комнаты на следующее же утро.

Что бы это все могло значить? Почему он так похож на пропавшего парня по имени Брайан Мерфи?

Остервенело множу в голове вопросы и ощущаю, как мои руки дрожат, точно у пьяницы. Я сижу в комнате в одиночестве и держу перед собой листовку; упрямо вглядываюсь в отпечатанное на принтере лицо и силюсь поверить, что глаза мне не лгут.

Ты соврал мне, Киллиан? Или как там тебя зовут на самом деле?

Кажется, что и учителям он был, мягко говоря, безразличен. На уроках его не замечали, не трогали и не вызывали выступить перед классом. Уэстриверцы достаточно быстро остудили свой интерес к новичку и перестали о нем судачить. Словно его и не было среди нас. Человек-невидимка, слившийся с готическими интерьерами академии.

От последней мысли по коже побежали мурашки.

Нужно что‑то разузнать о нем. Провести собственное независимое расследование, чтобы понять, с чем имею дело. И кто расскажет мне больше, чем представители мальчишечьего царства в Уэст-Ривере?

Каждая девчонка не понаслышке знает: мужчины охочи до сплетен едва ли не больше женщин. Наверняка Киллиан пробовал общаться с кем‑то из парней, а значит, что‑то да удастся выловить в этом дурно пахнущем болоте.

Прячу листовку под матрац (ящики стола перестали быть надежным хранилищем уже давно) и выдвигаюсь в кишащий учениками учебный корпус, чтобы взять у нескольких людей мини-интервью. Конечно, не все хотят со мной трепаться, а кто осмеливается, тот не рассказывает ничего нового. Кто‑то и вовсе огорошивает меня вопросом: «Финч? Какой такой Финч?»

Когда я добираюсь на перемене до Эдриана Пули, то вконец разочаровываюсь: наш Аптекарь только пожимает плечами и задумчиво хмыкает.

— Даже не знаю, что о нем и сказать. Странный он тип какой‑то, если честно, нелюдимый уж больно. Ни разу его ни с кем не видал, только за тобой разве что хвостиком таскается. Остальные ему вроде как побоку. А тебе‑то что за беда? Запала, что ли?

Меня обдает волной стыда в примеси с отвращением.

— Вот еще! — насупливаюсь я и краснею, как свекла. — Мы просто… общаемся.

Это если забыть о том несостоявшемся поцелуе, который я хочу вычеркнуть из памяти.

— Интересно же вы общаетесь, если он до сих пор ничего о себе не рассказал.

— Как ты верно отметил, он нелюдимый тип, — язвлю я, после чего разворачиваюсь и ухожу.

Нет, от Пули мне ничего не добиться. Лишенный своего тайного приработка, он становится совсем