Что это за мать... - Клэй Маклауд Чэпмен

Настоящие деньги — в линяющих крабах. Один мягкопанцирный краб стоит почти вдвое дороже, чем целый бушель. Когда краб линяет, его тело впитывает воду в кровеносную систему, раздувая старый панцирь до предела. Река просачивается между его ослабшей кожей. Скоро он вырвется из старого, хрупкого панциря. Вдоль задней части есть шов, через который краб выкручивается из собственной кожи. Новый панцирь уже сформирован, но он мягкий. Нежный. Ему нужно время, чтобы затвердеть. Через пару часов мягкий панцирь начнёт твердеть от кальция в воде.

Момент, когда краб готов сбросить панцирь, всегда можно определить по цвету задних плавников. Как только эти синие лопасти становятся бледно-белыми, ты понимаешь, что они вот-вот лопнут, — но действовать нужно быстро. Крабы — каннибалы, и они сожрут линяющего, если доберутся до него своими жадными клешнями. Нужно вытаскивать мягкопанцирных, пока они снова не затвердели. Именно в эти несколько часов, в сумерках между мягкой нежной плотью и затвердевшим панцирем, эти сладкие кусочки мяса становятся самыми вкусными. Вот где настоящие деньги. Нужно только собрать их. Позаботиться о них.

Я мог бы создать свою ферму по выращиванию линяющих крабов. Накопить достаточно денег, чтобы установить собственную систему для сброса панциря у нашего причала. Поставить несколько резервуаров с водой, чтобы мои крабы линяли в безопасности, не боясь быть съеденными. Я мог бы замораживать их или продавать живьём. Отдавать за песю.

За песню.

Я мог бы это сделать. Это будущее было прямо здесь. Я видел его. Мне оставалось только протянуть руку. Схватить его. Теперь, когда ты был на пути, всё было возможно.

После работы я проводил ночи, собирая твою кроватку из цельного кедра. Днище было плотно скреплено шпонками. Соединения «на ус», закреплённые рёбра, отшлифованные вдоль волокон. Кедр — дерево Бога. Как долины распростираются они, как сады при реке, как алойные дерева, которые насадил Господь, как кедры при водах…

Это не особо плотная древесина. Она пористая, как кости. Дышит сама по себе. Сладкий аромат разносился по всему нашему дому. Я всегда был покрыт опилками. Стружки впивались в мои волосы, словно ароматный снег. Грейс вычёсывала их, когда мы ложились в постель.

— Как продвигается кроватка?

— Почти готова.

У красного кедра грубая текстура, его рыжеватый оттенок темнеет с возрастом. Я покрыл его масляной пропиткой, втираемой вручную, чтобы сохранить цвет, и отполировал лимонным маслом.

— Он её полюбит.

Грейс поднесла мои руки к своему носу и глубоко вдохнула. Смола въелась в мою кожу. Вся эта сердцевина — теперь часть моего сердца.

— Ты пахнешь сладко…

Плотники боятся эпителиального шелушения. Чем больше кедровой пыли они вдыхают, тем больше его натуральные кислоты разъедают слизистую их лёгких. Моя мать всегда утверждала, что кедр от природы отпугивает насекомых, не давая им прогрызать нашу одежду. Концентрация масел в сердцевине дерева настолько сильна, что может задушить личинок моли, как только они вылупятся: их первый вдох приносит пликатиновую кислоту кедра прямо в их лёгкие.

Мы вдыхали её, все мы, выжигая свои лёгкие, осознавали мы это или нет. Позже — гораздо позже — в этой истории была часть меня, которая задавалась вопросом: Может, дело в дереве?

Могла ли твоя кроватка стать причиной всего этого? Была ли это моя вина?

Я рассказывал тебе о дне, когда ты родился? Лучше поздно, чем никогда. Дай-ка вспомнить, как это было…

Стояла середина зимы. Не знаю, зачем я вышел, но оказался на краю нашего причала, просто глядя на воду. Река была гладкой и чёрной, как обсидиановое стекло. Под поверхностью не шевелилось ничего. Крабы зимой впадают в спячку, зарываясь глубоко в ил, пока температура снова не поднимется. Просто ждут тепла.

— Генри, — позвала твоя мать из дома. — Пора, пора!

Я побежал обратно с причала, запыхавшись.

— Я подгоню грузовик. Ты оставайся на месте. Не двигайся.

— Не забудь его плед, — сказала она.

— Он будет у него, когда мы вернёмся…

— Я хочу, чтобы он был в нём, когда мы привезём его домой. Я хочу, чтобы это было его первое…

— Ладно, ладно, я возьму чёртов плед.

Я взял твою мать за руку и помог ей забраться в грузовик.

— Держись, дорогая, — сказал я, одной рукой сжимая руль, другой — кулак Грейс. Я старался не отрывать глаз от дороги, сопротивляясь желанию оглянуться.

— Почти приехали.

До больницы было около тридцати миль, но я должен был что-то сказать.

— Мы справимся, дорогая… Просто держись.

Прошло десять часов, и ты наконец появился на свет. Семь фунтов, шесть унций. Я никогда не видел ребёнка прекраснее тебя, Скайлер Эндрю Маккейб. Никогда.

Когда я впервые взглянул на тебя, клянусь, я почувствовал, как весь мир раскрывается передо мной. Я видел его, всё, что было впереди, все бесконечные возможности того, кем ты мог бы стать.