Что это за мать... - Клэй Маклауд Чэпмен

Ты был синим.

Мне просто кажется…

Ты не двигался. Твоё тело было так неподвижно.

Спит. Он просто спит…

Розовая пена уже засыхала в уголках твоих губ. Крабы выпускают пузыри изо рта, чтобы избавиться от углекислого газа в лёгких, насыщая жабры кислородом, когда оказываются вне воды. Ты пытался сделать то же самое?

Твоё лицо было покрыто красно-синими пятнами.

Пожалуйста, не замечай этого, пожалуйста, не смотри—

Ты не дышал. Не было подъёма груди, не было пульса на шее. Я никогда не видел тебя таким неподвижным. Никогда не видел отсутствия  тебя, глядя на твоё тело.

Пустая раковина.

Пожалуйста—

Что-то во мне разорвалось. Знаешь, когда рассказываешь историю, и вдруг она ускользает от тебя? Сказка идёт своим путём, даже если ты не хочешь этого. Ты не можешь вернуть её, как ни стараешься. Теперь у неё своя жизнь.

Ты ускользал от меня, Скайлер. История твоей жизни, повесть, которую я пытался рассказать, — всё это просачивалось сквозь мои пальцы. То будущее, которое я видел, все возможности, которые я разглядел в твоих глазах новорождённого, рассыпались в одно мгновение. Все королевские кони и все королевские люди…

Время раскололось надвое.

Стоя в дверном проёме, я оказался между двумя комнатами. В одной лежал ты. А потом была другая.

Я разделил себя пополам, чтобы войти в обе.

Одна часть останется, чтобы осознать то, что лежало в кроватке. Другая продолжит жить в блаженном неведении.

В тот день я стал двумя отцами.

Ты всё ещё просыпаешься тем утром для одного из меня. Я меняю тебе подгузник и кормлю из бутылочки, подогретой на плите. Мы дадим маме поспать ещё немного. Она заслужила это, правда? Самое малое, что мы можем сделать, — дать ей отдохнуть. Совсем чуть-чуть.

Дай мне позаботиться о тебе, Скайлер. Пожалуйста, просто дай мне сохранить эту жизнь.

Потом просыпается Грейс.

Вопль твоей матери заполняет каждый угол нашего дома. От него не спрятаться. Я только молюсь, чтобы дом выдержал его. Ты разбудишь малыша , — думаю я.

Когда я вижу Грейс на полу рядом с твоей кроваткой, мой разум не может не пойти по другому пути, по менее протоптанной дороге, где я всё ещё качаю тебя на руках, выбираю тебе одежду на день. Мой разум просто уносит меня туда, прочь отсюда, прочь от всего этого.

Я вижу потерю в её глазах. Бездну. Её рот так широко открыт, губы мокрые от слёз и слюны. Ниточка слюны стекает по её нижней губе и прилипает к подбородку.

Но нет абсолютно никакого звука.

Кто-то взял пульт и нажал на кнопку «отключить звук» у твоей матери. Я не слышу её. Вместо её вопля я слышу другую мать, напевающую колыбельную. Ту самую песню, которую она всегда пела, когда тебя укладывала, которую мы всегда пели вместе, как семья.

Она не кричит. Она поёт. Слова вытекают из её рта. Даже если её губы застыли в застывшем кольце, в пустом гроте, всё, что я слышу, — это напев твоей колыбельной. Он заполняет комнату.

Затапливает её.

Я уговариваю Грейс не звонить в 911. Умоляю её об этом дне — всего об одном дне — когда мы втроём ещё можем быть семьёй. Спасти тебя уже поздно, но у нас ещё может быть один день. Всего один день, чтобы побыть вместе. Чтобы побыть с тобой. Нашим сыном, нашей луной, нашим Скайлером.

— Грейс?

Она не фокусируется на мне. Мои слова, должно быть, не имеют для неё смысла. Её глаза с трудом находят меня, даже когда я в нескольких сантиметрах от её лица.

— Грейс.

Я хватаю её за плечи и трясу — не сильно, ровно настолько, чтобы вернуть её в реальность. Вернуть её. Теперь она видит меня, стоящего перед ней на коленях, пусть даже всего на секунду.

— Нам не нужно отпускать, — говорю я. — Ещё нет.

Её голова безвольно падает на плечо. Кажется, вот-вот скатится. Она бросает взгляд по комнате, видя, но не видя. Здесь, но не здесь.

Завтра, обещаю, я позвоню в полицию.

Завтра мы поступим правильно.

Завтра.

— Сегодня мы ещё можем быть семьёй…

Грейс так и не говорит «да», но и «нет» не произносит. Она не говорит ничего. Какая теперь разница, что значат слова? Какую ценность они имеют? Слова подводят. Они всегда подводят. Они недостаточно