Ведун - Александр Владимирович Мазин

Ее бы тоже убили, наверное, когда стали бы этих четырех искать, но повезло. Мимо варяжская лодья шла. Увидели варяги, что в городке бедуют и остановились.

Против варягов чудины не пошли. Сразу в лес побежали.

Было тогда Роде пятнадцать зим.

Отец, вернувшись, из княжьей дружины ушел. Забрал дочь и в Новгород переселился. Стал полусотником городской рати и дочку с боевым железом обращаться научил. Не по обычаю, да, но у нурманов девы-воительницы не в диковину. Только воинское посвящение у них особое: не Тору, а темной Фрейе.

Узнавши, что Бурый и Дедко с духами знаются, она, Рода и свела с ведунами своего нынешнего нанимателя, соцкого Борича, у которого дочь любимую злой дух одержал.

Вот только как ни присматривался сейчас Бурый у деве, а чужого духа в ней разглядеть не мог. Ни злого, ни доброго. Одно тело, одна душа. И та держится на тонкой ниточке. Жить деве осталось хорошо если до зимы.

— Другие дочери у тебя есть? — спросил Дедко.

— Есть, как не быть. Замужем обе.

— Ага. А внучки? Лет сколько?

Чело соцкого разгладилось:

— Двое. Махоньки. Три да пять годков.

— Сюда их пусть ведут.

— Зачем? — вскинулся Борич. — Не дам!

— Что не дашь-то? — Дедко хмыкнул. — Не боись, новгородский. Худа им не будет. Слово в том мое.

Привели девчушек. С нянькой и матерью, Боричевой старшей дочкой. Бабы как увидели Дедку, так чуть обратно не кинулись. Сбежали бы, кабы Борич не прикрикнул.

Дедко пошарил в сумке, достал пару желтых камешков, детских оберегов от сглаза, Бурым зачарованных, дал каждой. Девчушки заулыбались. Много ль детишкам для счастья надобно?

Дедко показал им на деву, спросил:

— Знаете кто?

— Так это Прелеса! — ответила старшенькая. — Она хорошая. Красивая. А скажи, дедко, почему она так сидит, молчит, не здоровается?

Надо же, дедко. Правду говорят: детишки видят правду.

— Плохо ей, воробушки. Тоска у ней смертная. Без вас умрет Прелеса. Только вы и сможете ее спасти. Спасете, воробушки?

— Ага, — сказала старшая, а младшая кивнула.

— Тогда идите-ка сюда, — Дедко подхватил их и по очереди усадил на камень.

Дева не шевельнулась. Так же смотрела вдаль пусто.

— Любите ее, воробушки! Гладьте, зовите ласково. — сказал Дедко сестренкам. — Непременно надо, чтоб она вас услыхала. Тогда спасется.

Дедко отошел от камня, согнал с лица добрую улыбку:

— Ты, мать, с ними будь. Не вздумай мешать! Отошла душа сестры твоей, но покуда недалеко. Услышит их — вернется.

— А мож ты сам сходишь? — неуверенно предложил Борич. — Ты ж, говорят, способен?

— Учить меня ведовству будешь? — сурово спросил Дедко.

Соцкий смутился, покачал головой.

Дедко поглядел на девчушек, что гладили руки девы, смягчился, пояснил:

— Если кто ее дозовется, то они. Зов ее издаля тянет.

— Что? Этот, жених ее?

— Он, — подтвердил Дедко.

Бурый удивился. Пригляделся еще раз. Заложного не увидал. Зов, значит? Бурый прикрыл глаза особом образом, обострил чутье… Точно! Есть ниточка. Тонюсенькая. Как только Дедко разглядеть сумел. Оборвать? Нет, нельзя. Оборвать Дедко и сам мог бы. Не стал. Значит, имеется на то причина.

— Да как он, нежить поганая!… — зарычал соцкий.

— Рот закрыл! — рыкнул Дедко, прибавив голосу силы. — Заложный он! Хочешь, чтоб на тебя обернулся?

— Заложный? Здесь? — струхнул соцкий. — Так надо его туды, за Кромку!

— Опять меня учить вздумал? — Дедко осерчал. Поднял посох, сунул Морду соцкому под нос: — Мож тебя туды, за Кромку? Там ему все обскажешь. А он тебе.

От соцкого враз завоняло потным страхом:

— Не губи, ведун! Я отплачу! Что скажешь сделаю!

— Скажу! Гости торговые, что с ее женихом ходили и весть о нем принесли, они в городе нынче?

— В городе, ведун, в городе, — зачастил соцкий.

— Пастырем меня зови, — велел Дедко. — И веди к ним. Говорить с ними станем, Будут они со мной говорить?

— Непременно, Пастырь! То ж братучада мои! Что спросишь, все скажут! Они у меня вона где! — Соцкий сжал немаленький кулак.

Двор усопшего брата вплотную примыкал к собственному двору Борича, но был много меньше. И вошел в него соцкий как в свой. Холопы ему закланялись, как хозяину, а выскочившие племянники, бородатые мужи, забегали вокруг щенками, изображая радость невероятную.

Бурый, однако, видел: не очень-то они дядьку любят. Скорей, наоборот. Однако изрядно опасаются. С чего бы?

Во двор тем временем подруженька Бурого зашла. Рода. Встала за спинами.

Соцкий зашел в дом. Уселся. Молча. Обозначил жестом Дедке и Бурому: присаживайтесь.

Рода садиться не стала.

Две бабы, по одежке глядя, женки, поднесли Дедке и Боричу испить. Бурого забыли, но он не обиделся. Наблюдал.

Борич пригубил, откашлялся, сказал веско:

— Это ведун. Волчий Пастырь. Ему как мне отвечать.

Братья закивали.

Дедко поставил чашу на стол, не притронувшись.

— Тем летом вы на полдень ходили, — сказал он. — Так ли?

— Ходили, — разом подтвердили братья. — В Киев.

— А вернулись весной?

— Так, так! — одновременно сказали братья.

— А еще с вами товарищ ходил… Как его?

— Твердолик, -подсказал соцкий.

— Ага, Твердолик. Жених сестры вашей Прелесы. Верно?

— Ага! — подтвердили братья.

— И что с ним стало?

— Так убили его! Степняки убили!

— Какие? Какого племени?

Братья переглянулись.

— Так это… Откуда нам знать? — сказал старший. — Степняк и все. А кто ж еще? С берега стрельнул и беда!

— А стрела какая была? — спросил Дедко. — Перо на ней какое?

Братья опять переглянулись:

— Так гусиное, — сказал старший.

— Крашено? — спросил Дедко.

— Кто?

— Перо у стрелы.

— Так это… Не. Простое.

Это уже младший ответил.

— А шли вы как? По стрежню?

— Ага, — опять подтвердили оба: — По стрежню.

— А река та — Днепр, верно?

— Ну да.

— И было то пониже Смоленска?

— Пониже, — подтвердили братья.

— Сильный выстрел, — сказал Дедко. — Для такого особая стрела нужна. Дорогая. Такие степняки метят. А вы говорите: простое перо.

— Может и мечено было, — сказал старший.

— А может мы не стрежню шли, к берегу поближе.