Горящий призрак без имени - Герман Гусаров

добрый, как у моих реальных мамы и папы, но двигались они странно. Я слышала, что ходьба даётся им нелегко. В итоге я не знала, у кого попросить помощи и позвонила тебе, а дальше ты знаешь.

Мы оба замолчали, согреваясь какао и глядя перед собой. Нарина вытянула ступни, чуть подрагивая от горячей воды, привыкая к её жару. Её пальцы аккуратно разошлись, словно лепестки какого-то экзотического цветка. Ногти на них были окрашены в глубокий чёрный цвет, и лак на удивление выглядел гармонично на фоне её кофейной кожи, добавляя образу что-то дерзкое и загадочное.

Мы съели оставшиеся с вечера бутерброды, они немного подсохли, но были такими же вкусными. Потом Нарина вынула ноги из тазика, подкралась к подоконнику, оставляя мокрые следы, и глянула через бинокль на окна своей квартиры.

— Свет горит, но родителей не вижу.

— Наверно они легли в кровать и лежат там, как и все остальные. Кроме той девочки, разве что.

Она обвела биноклем другие квартиры.

— Ага, вижу, — сказала спокойным голосом. — Все жильцы в доме и правда лежат в кроватях, а эта девочка прихорашивается. Странно. А где та квартира с гробом не подскажешь?

— Она прямо над квартирой с девочкой. В крайнем окне слева под крышей.

Нарина перевела взгляд туда и долго рассматривала. Я чувствовал, как её дыхание постепенно учащается.

— Ты не приукрасил, когда сказал, какая она огромная, — произнесла спустя несколько минут. — Я и не подозревала, что в соседнем подъезде у нас такой кошмар лежит.

Затем она подлила в тазик воды из вскипячённого чайника и снова села греться. Я сидел напротив, чувствуя, как легкий аромат пара наполнял комнату. Тишина ночи обвивала нас мягким, невидимым покрывалом. Этот маленький, почти интимный момент, когда мы просто грели свои замёрзшие ноги, казался волшебным, словно мы стали героями японского фильма о любви и одиночестве в ночном городе. Ну или персонажами книг Харуки Мураками.

Окажись всё именно так, — я был бы не против.

— Скажи Нарина, ты когда-нибудь думала, есть ли в нашей жизни смысл?

— Не, я таким голову не забиваю. Главное чтобы в четверти пятёрки были, а остальное побоку.

— Ну сам я как бы знаю, что смысла нет и мы его должны сами придумать. Но порой накатывает такое унылое настроение, когда придумывать ничего не хочется. И все прошлые достижения, если они вообще были, кажутся пуком в лужу.

— Хм… — она задумалась. — Вот представь, что мы персонажи книги.

— Допустим.

— Мы существуем, чтобы что?

— Ну не знаю — читателя развлекать?

— Или удовлетворить автора. И вот представь, что нас выложили на какой-нибудь самиздат и нас никто не читает.

— А почему не читают?

— А кто ж их знает. Автор старался как мог, мы старались как могли, но развлечь никого не смогли, нас не заметили. Выходит что и смысла в нашем существовании нету.

— Получается так.

— Вот и в жизни также. Мы существуем, чтобы радовать других людей или родителей. Но если мы ничего не добиваемся, высшего образования у нас нет, работы нет, семьи тоже не получилось — то мы никто. Друзья про нас забудут, окружающим людям на нас вообще похуй, а родители в нас тайно разочарованы.

— И к чему ты это ведёшь?

— Сама не знаю. Может к тому, что у нас хотя бы есть мы. Даже если никто другой нас не замечает. А конец у всех один, смерть и пустая оболочка на земле. Смерть, как и жизнь у всех разные, но это не имеет значения. После всех нас останется лишь пустыня. Мёртвые земли и больше ничего.

Хоть и на короткое время, но моя кухонька превратилась в маленький островок тепла и уюта, укрытый от хаоса снежной бури и неведомого ужаса, скрытого в доме напротив.

Внутри царила тишина, нарушаемая лишь лёгким гудением холодильника. Его белая поверхность была до отказа усыпана разноцветными магнитиками: тут были и крошечные фрукты, и картинки морей, где, казалось всегда лето, и пейзажи городов, привезённые из других стран. На небольшой микроволновке беспорядочно громоздились баночки с приправами. А между ними работал миниатюрный телевизор с выпуклым экраном, чье голубоватое свечение окутывало нас мягким светом, заполняя каждый уголок кухни. Там опять показывали какой-то фильм.

Мы наблюдали за тем, как в доме напротив постепенно зажигаются огни квартир и больше не гаснут. Чёрная субстанция распространялась всё глубже среди жильцов. Что-то необратимое происходило так стремительно, что кружилась голова.

Мы размышляли, что предпринять дальше.

— А может нам распечатать бумажку с текстом и повестить на подъезды? — предложил я. — Типа что-то вроде: «Товарищи жильцы! Огромнейшая просьба эвакуироваться из дома. Так как в 14-й квартире находится радиоактивная покойница, и она разлагается. Меры не принимаются!».

Нарина хихикнула:

— Не, я думаю это ерунда. К тому же те жильцы, что ещё остались в живых уже мирно спят в своих пастелях, как они увидят надпись?

— А-а, ну да.

Ещё у нас была мысль выбежать наружу и начать бегать под окнами с воплями, пытаясь предупредить оставшихся людей. Но кто поверит двум 13-тилеткам? И полицию нам самим вызывать никак по той же причине — подумают, что мы балуемся.

— Но кто-то из живых жильцов может позвонить в полицию, услышав наши крики, — рассудила Нарина. — И когда те приедут, возможно, нам удастся убедить их проверить дом.

— Вряд ли они станут нас слушать, ведь приедут на вызов о громких подростках. А даже если мы как-то заманим их в дом, то просто погубим их и сами пострадаем.

Нарина вздохнула.

— Да, ты прав, нам лучше не рассказывать об этом взрослым. Мы тут в невыгодном положении.

— Ну хотя бы эта зараза дальше вашего дома не распространиться. Высокие сугробы кажется ограждают её от соседних зданий и пока не наступит лето, они в безопасности.

— Может если снег работает с ними как кислота — окатить им моих родителей?

— Идея здравая, но не факт, что мы им только хуже этим не сделаем.

— В смысле?

— В смысле вдруг они растворяться вместе с этой чёрной заразой, как ведьмы в