Горящий призрак без имени - Герман Гусаров

— Жильцы встают со своих мест, — сказал я.

— И что они делают?

— Ничего хорошего.

Я смотрел, как они выходили в коридоры своих квартир, как отпирали двери и скрывались в подъездах. Их ожившие тела шли медленно, неестественно, как если бы только учились ходить. Или как в том анекдоте про водителя, который утверждает полицейскому, что трезвый как стеклышко, а сам даже выговорить это не может. Но как бы они не шатались, — они не падали и уверенно брели к своей цели, и с каждым шагом в их движениях всё больше ощущалась чья-то непреклонная воля и холодная беспощадность. Мне хватило и нескольких секунд, чтобы догадаться, куда они направляются.

— Думаю они идут к ней, — прошептал я, глядя Нарине в глаза.

Она отпрянула, ничего не ответив, а я снова приник к биноклю и тут же направил его в квартиру на четвёртом этаже. Там Мидо опять колотила в бубен, но уже без танцев, стоя прямо перед телом девушки в красном. Она не оставляла попыток прекратить творящийся кошмар, и если не поторопиться — будет поздно. Я обратил внимание, что над лицом великанши плясали синеватые огоньки, они выглядели как кисточки, отпрыгивающие от её носа, подбородка и ушей.

— Над лицом великанши мерцают какие-то всполохи электричества, — сказал я.

— Огни святого Эльма?

— Это чего такое?

— Оптическое явление. Оно вроде как бывает при большой напряжённости электрического поля в атмосфере. Такие разряды как раз возникают зимой во время метелей.

— Но не на человеке же.

В соседней от Мидо комнате поднялась тень, у меня ёкнуло сердце — это был её рыжий напарник. Но ему отнюдь не стало лучше. Он шёл, точно под гипнозом, словно марионетка, нетвёрдыми и плавными шагами. Я думал, он подкрадётся к Мидо сзади, но вместо этого рыжий остановился в полумраке коридора и вдруг распахнул входную дверь. Я даже сразу не понял, куда это он собрался, но потом до меня дошло — он впустил других жильцов, а кто-то из них вероятно спустился вниз и открыл дверь подъезда остальным.

В проёме стала появляться целая толпа, и она медленно втягивалась в квартиру, пока Мидо за закрытой дверью комнаты, не замечая этого, продолжала стучать в бубен. Нарина, дёрнула меня за плечо, её глаза горели, страхом, но и любопытством.

— Ну что там?! Дай мне тоже посмотреть!

Мы оба понимали, что продолжать наблюдать за этим — безумие, но не задумываясь припали щека к щеке, разделив окуляры бинокля между собой. Было слишком поздно сопротивляться зову, который затягивал нас в самую сердцевину кошмара.

Перед нашими глазами будто развернулась сцена из фильмов Джорджа Ромеро: похожие на зомби жильцы распахнули дверь и неторопливо заполняли тесную комнату. Среди них были старики, и совсем молодые люди, мужчины и женщины — все разного возраста, но одинаково безжизненные. На их лицах застыла всеобъемлющая пустота, как будто они потеряли не только себя, но и воспоминания о том, что значит быть живыми.

Мидо заметила их слишком поздно. Случайно обернувшись на звук, она вскрикнула так сильно, что услышали даже мы. Её руки обмякли, бубен и орба выскользнули на пол, и она, дрожа, попятилась, пока не упёрлась спиной в стенку дубового гроба. Тот едва шелохнулся на своих табуретах.

Толпа сжималась в кольцо вокруг Мидо. Среди этой толпы безмолвных лиц мне вдруг бросилась в глаза та самая девятилетняя девочка — с золотистыми кудрями и нежным личиком, — которое теперь выглядело бесцветным, как у всех остальных. Девочка уставились на Мидо, как чучело животного смотрит в пустоту. Она выдвинулась из толпы и пошла к ней навстречу, как если бы готовилась к нападению.

Оттолкнув девочку резким движением ноги, Мидо забежала за гроб, остановившись у открытого окна, в которое всё ещё пробивался ледяной ветер. Она вертелась, оглядываясь вокруг. Дальше ей отступать было некуда.

Я видел, что на её лице застыла маска невыразимого, обнажённого ужаса. Она выглядела словно загнанный зверь, не в силах ни закричать, ни отвести взгляда от того, что медленно подступало к ней. И она понятия не имела, что двое незнакомцев наблюдают за ней из дома напротив.

Мне стало ясно, что Мидо в смертельной опасности. Молчаливая толпа уже обходила вокруг гроба и тянула к ней свои руки, словно оживший ночной кошмар. Я почувствовал, как холодный пот скатывался по моей спине, а по животу разливалось острое предчувствие — сейчас случится что-то непоправимое, что-то, за чем я не могу просто наблюдать!

Сама она до этого не догадается.

Решение пришло молниеносно, будто кто-то вложил его мне в голову. Толком не думая, я распахнул окно и, прижавшись к краю рамы, закричал во всё горло:

— Мидо прыгайте в окно! Внизу снег, он смягчит падение!

Она замерла. Даже через расстояние я почувствовал её взгляд на себе — ошеломлённый, растерянный. На мгновения Мидо потерялась, не понимая, откуда вдруг донёсся этот голос, разрезающий ночную метель. И откуда он знал её имя?

Но тут её рыжий напарник, оказался в считанных сантиметрах, и его рука уже тянулась к её горлу. В тот миг Мидо поняла, что выбора у неё больше нет.

Не раздумывая ни секунды — она прыгнула в окно.

Глава 30. Просветительское влияние

Я едва успел заметить, как её тело мелькнуло в воздухе, растворяясь в снежной темноте.

Не дожидаясь, пока она приземлится, я сорвался с места и выбежал в подъезд, на этот раз вообще босиком и без верхней одежды. Я мчался по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек сразу, едва касаясь перил, а моё сердце вырывалось из груди.

Я боялся что эти твари всё-таки последуют за ней, и я не успею.

Выбежав наружу, я увидел Мидо — она барахталась в сугробе, пытаясь выбраться из него пока тело окончательно не потеряло подвижность.

Обнажённая по пояс, бледная и с прилипшими на лицо чёрными волосами — она напоминала привидение из японских фильмов.

Когда я подбежал к ней, она вздрогнула, но я тут же сказал:

— Спокойно, это я говорил с вами в окне.

— Ты кто?

— Не здесь, давайте сперва зайдём в тепло.

Я протянул ей руку и помог выбраться из холодной перины. Её плечи дрожали, лицо покраснело от морозного воздуха, а в глазах светился сильный испуг, говорящий, что она видела гораздо больше ужасов чем я.

Мои ноги кололо от холода, но внутри хотелось смеяться