Красный бубен - Олег Владимирович Попов

9

– Пора… Я пошел драться…

– Будь осторожен…

– Ага. – Мешалкин рассеянно кивнул. – Что со мной?.. Я думал, после всего, что пережил, я никогда не смогу полюбить снова…

Ирина прикрыла ему рот:

– После поговорим.

– Я пошел. – Он притянул девушку и поцеловал. – Я люблю тебя.

– Я отдала тебе сердце навсегда… – Ирина процитировала строчку из песни Синатры, которую всегда считала пошлой.

Юре тоже захотелось сказать что-нибудь такое. Но в голову лезли только какие-то неуместные строчки, типа «Ты жива еще, моя старушка…».

– Если я не вернусь, не вспоминай обо мне… Так будет правильно.

– Нет, я не смогу позабыть тебя больше. – Американка поцеловала русского в губы. «О боже! Я потеряла над собой контроль!» – Иди! Иди и возвращайся!

Юра зашагал прочь, не оглядываясь.

Ирина смотрела ему вслед до тех пор, пока спина Мешалкина не скрылась за поворотом.

Глава вторая

Затмение

Тогда Игорь възре на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся своя воя прикрыты.

Слово о полку Игореве

1

Дед Семен и его друзья успели заколоть еще троих. Теперь они сидели на лавочке и курили.

– Ты где болтался? – спросил дед.

– Да это… – Юра присел перед лавкой на корточки. – Живот прихватило.

– Просрался? – спросил Коновалов.

– Я не привык, когда мне такие вопросы задают.

– Нормальный ты вроде, Юр, мужик, – Мишка вытащил из коробка спичку и вставил в рот, – а ведешь себя иногда как нерусский.

– Сам ты нерусский! – огрызнулся Юра.

– Кончай базарить. – Абатуров поднялся. – Сатане выгодно нас ссорить!

– А вам мои не попадались еще? – Юра покосился на Хомякова.

– Не попадались пока.

2

Ирина молилась перед иконой Ильи-пророка. Молилась русскому святому по-американски. Она чувствовала, что Бог на самом деле один и Он одинаково милостив и одинаково строг ко всем. Богу все равно – католик ты, муравей, куст смородины, бандит с большой дороги, осел, президент Америки, космический навигатор, мусорный мешок, буддист, чернокнижник или вегетарианец, негр или белый… Впрочем, как и дьяволу. Ему тоже нет никакой разницы. Но дьявол – только темная половина Бога. Бога в два раза больше. (Такие путаные мысли появлялись у нее оттого, что она не была православной.)

– Господи, помоги мне!

Ирина вышла из церкви, села на лавочку у колодца. Как будто стало легче. Она улыбнулась, посмотрела на солнце, на бегущие по небу облака и снова улыбнулась. Ее глаза сомкнулись, и голова упала на грудь. Неестественно крепкий это был сон. Так Ирина никогда не засыпала…

Энни раскачивалась из стороны в сторону посреди клумбы. Она была цветком. Чайной розой. У нее были красивые лепестки, упругие зеленые листья и единственная нога с шипами. Вокруг росли и другие цветы – настурции, календулы, герберы, ромашки, золотые шары, флоксы. Но роза была прекрасней всех. И поэтому занимала лучшее место – в самой середине клумбы.

– Ко мне на пестик залезла божья коровка, – жаловался Тюльпан.

– Ну теперь все! Ничем ее оттуда не выгонишь!

– Боже мой! Видели, господа растения, бабочка полетела! Махаон! – воскликнула желто-оранжевая Настурция. – И опять на Розу! На Розу и на Розу! А кто остальных опылять будет?

– Безобразие! – согласилась Календула. – Тоже мне, целка американская!

– Да будь я бабочкой, я бы ни на кого из вас не сел! – произнес Золотой Шар.

– То-то по тебе одни навозные жуки ползают! – усмехнулись Флоксы.

– Своя эстетика, – сказала Гвоздика.

– Не гвозди-ка ты, Гвоздика! – огрызнулся Золотой Шар.

Послышался рокот. К клумбе приближалась газонокосилка. За газонокосилкой шли огромные ноги в черных резиновых сапогах. Солнце заслонило страшное лицо хозяина сада.

Газонокосильщик читал стихотворение:

Я садовником родился

Не на шутку рассердился

Все цветы мне надоели

Кроме…

Газонокосилка сделала круг. Упали: Гвоздика, Мальва, Настурция и брат Календулы.

Кроме… Кроме…

Еще круг. Еще с десяток поверженных цветов попадали на землю.

Кроме… Кроме…

Круги сужались. Газонокосилка приближалась к розе.

– Кроме Розы! Если, конечно, она еще не позабыла, что ей нужно сделать! А если она позабыла, то она позавидует этим цветочкам, позавидует их быстрой и не слишком мучительной смерти! – Газонокосильщик опустил ногу на голову Красному Маку. Головка хрустнула, брызнул сок. Демон нагнулся к Энни. – Ты так прекрасна, что я хочу что-то оставить себе на память. – Он протянул руку и отломил один шип.

Энни вскрикнула от боли и проснулась. Во рту чего-то не хватало. Она пощупала языком. Не хватало еще одного зуба.

3

В доме Галошиной вампиров не было. Осмотрев чердак, Скрепкин открыл подпол. Неглубокий подпол заставлен банками с соленьями и ящиками с овощами.

Леня посмотрел на часы:

– Пора перекусить.

– Добро, – кивнул Абатуров.

Уже во время обеда дед вспомнил:

– Леонид, набери батюшке.

Скрепкин вытащил телефон.

– Что-то темновато стало.

– К дождю, – сказал Коновалов.

– Это плохо. – Дед Семен посмотрел в окно.

– Тихо! – попросил Скрепкин.

В доме стало так тихо, что было слышно, как мухи бьются о стекло и ездят друг на друге по подоконнику.

– Ну что там? – спросил Абатуров.

– Не отвечает.

– А у тебя, случаем, нет телефонов других батюшек?

Скрепкин развел руками.

– Мракобесы, – сказал вдруг Хомяков.

– Чего?

– Мракобесы, говорю, – повторил Хомяков и зацепил гриб, – и тунеядцы. Присосутся к старушечьим пенсиям, животы наращивают и жопы, на «мерседесах» разъезжают, дерут баб. Правильно их давили при советской власти. Жаль, не додавили!

– Слушай, ты, пенсионер персональный! – Скрепкин кинул на стол ложку и побагровел. – Еще слово скажешь, и я тебе конкретно жопу порву!

– Давай попробуй! Только это и можете – старикам жопы рвать. Гомосеки пенкины!

Скрепкин перегнулся через стол, схватил Хомякова за грудки и рванул на себя. Хомяков выскочил из стула и проехался животом по столу. Грибы, помидоры, огурцы, трехлитровая банка с клубничным вареньем – все полетело на пол.

Лицо Хомякова оказалось напротив скрепкинского кулака. Но Леня не успел ударить. Игорь Степанович приподнялся на руках и врезал Скрепкину лбом по носу. Леня вместе с табуреткой опрокинулся назад. Из носа потекла кровь. Он схватил табурет за ножку и кинул в Хомякова. Тот пригнулся, табурет, просвистев над его головой, ударил Игоря Степановича по заднице и отскочил Коновалову в живот. Мишка охнул.

– Хорош! – заорал дед Семен. – Кончай драку!

Скрепкин двинул ногой по столу снизу. Стол вместе с Хомяковым и всем, что на нем еще оставалось, с грохотом перевернулся, накрыв Игоря Степановича. Леня хотел прыгнуть на столешницу сверху и сплясать, как татаро-монгол, но дед Семен обхватил его за шею и заорал:

– Помогите!

Остальные бросились на помощь.

И ТУТ СТАЛО ТЕМНО.

Все застыли и повернулись к окну. Темный диск луны почти полностью закрыл светлый диск солнца. Только узкая долька солнечного месяца еще оставалась на небе. Но через секунду не стало и ее. Деревня погрузилась во мрак.

– Что это? – послышался голос Углова.

– Никак конец света?! – пробормотал голос Абатурова. – Господи! Боже мой! И мертвые встанут из могил и позавидуют живым, что те – живые, а они – мертвые! Свят-свят!

– Да какой конец света? Затмение это! Как и обещали! – сказал голос Мешалкина.

– Кто обещал? – спросил Коновалов.

– По телевизору. Я, когда в деревню выезжал, слышал. Сказали, что в воскресенье затмение будет солнечное.

– И тьма поглотила свет, – произнес голос Абатурова. – Если это и не конец всему, что навряд ли, то все равно хреново. Не может быть хорошо то, что забирает свет!

– Князь Игорь, – раздался голос Хомякова, – великий древнерусский полководец… Меня, кстати, в его честь назвали…

– То-то ты выеживаешься много! – перебил его голос Скрепкина.

– Князь Игорь, – повторил Игорь Степанович, – когда собрался на половцев, тоже наблюдал солнечное затмение. Ему старые люди говорят: «Куда ты? Это дурной знак!» А он понимал, что и правда знак дурной, но все равно поехал, чтобы никто не подумал, что он сдрейфил! «Пойду, – думает, – и голову сложу! Но зато от моей доблести боевой дух будет высокий!»

– Это я подобную историю читал в Кремле, –