Красный бубен - Олег Владимирович Попов

раздался голос Мешалкина, – в том соборе, где гробницы царей, не помню, как называется, на одной плите, там похоронен князь по фамилии, кажется, Косыгин. Он поехал в Золотую Орду просить ярлык на княжество. Ему монголы говорят: «Якши, русич. Ярлык тебе дадим, не беспокойся. Но согласно нашему татарскому обычаю ты должен за это три раза пройти между очистительными кострами и один раз упасть в ноги хану…» – «Ну уж это вам хер! – Косыгин им отвечает. – Не станет русский православный ваши басурманские обычаи справлять!..» – «А тогда, – татаро-монголы ему говорят, – мы тебя, русич, будем мучать и на кол сажать! Поклонись лучше и походи между костров». А он тогда им сказал: «Пусть я на кол сяду, а русский дух будет выше басурманского!» И татары его жестоко пытали, а потом посадили на кол, после чего скормили собакам. Но сами восхищались его мужеством, вернули кости на родину и посмертно дали ему золотой ярлык. И этого Косыгина за его подвиг признали святым.

– Я такого святого чего-то не помню, – сказал Скрепкин.

– На Руси святых столько, что всех не упомнишь, – сказал Абатуров. – Русь – святая земля.

– А не Израиль никакой, – добавил Коновалов.

– В России, – сказал Мешалкин, – рождается много людей, которые совершают загадочные поступки, и из уважения к этой загадке многих из них делают святыми, чтобы помнили.

– Господь дает русским самые сложные задания, смысл которых понятен только Ему, – сказал Скрепкин.

– Русские – камикадзе воинства Христова, – сказал Мешалкин.

– Отлить надо, – сказал Углов, – пошли на улицу.

– А где дверь-то?

– Погодите. – Скрепкин чиркнул зажигалкой.

Язычок пламени выхватил из темноты очертания предметов и лица людей. Хомяков с шишкой на лбу был похож на зомби.

4

Помочились с крыльца во мрак.

– А надолго это затмение-то? – спросил Коновалов.

– Да минут, может, на пять. – Юра застегнул молнию. – Я по телевизору слушал, как у одного жирного психолога ведущий спрашивает: «Вот, мол, не могут ли люди испытать во время затмения психический стресс, как животные? Потому что животные во время затмения ведут себя неадекватно. Воют, скулят, рычат, кусаются. А летучие мыши, думая, что наступила ночь, начинают летать…» А психолог говорит: «Так это ж только на пять минут…»

Протяжный вой прорезал тишину и темноту. Что-то пролетело рядом.

– Ёпэрэсэтэ! – Мишка поежился. – Ненавижу летучих мышей! Нерусская тварь. И кенгуру тоже. И жирафы в пятнах. И бегемоты еще. Но эти нерусские звери у нас и не водятся. А эта тварь нерусская завелась! Русские животные – это кошки, собаки, мыши полевые, канарейки и гадюки…

Где-то совсем рядом завыл волк.

– Господи! – Абатуров перекрестился.

Множество светящихся зеленых точек приближалось к ним. Это шли вампиры. Они решили, что наступила ночь, и повылезали из темных уголков.

– Колья-то в доме остались!

Кинулись в дом, забаррикадировали дверь, придвинув к ней шкаф. С той стороны по двери вдарило. Шкаф зашатался и рухнул на деда Семена. Если бы Скрепкин не подхватил шкаф, была бы Абатурову крышка. Леня вернул шкаф на место, а Мешалкин за подмышки оттащил Абатурова в угол. Лечить деда времени не было. В окна уже лезли первые вампиры.

Скрепкин проткнул монстра в покоцанной жилетке и кепке со сломанным пластмассовым козырьком. Леня еще не привык протыкать человекообразных. Ему казалось, что он делает что-то нехорошее, запретное. Он старался думать, что лишает жизни никчемных существ, которым жить больше незачем.

Пожилой вампир задымился и вспыхнул, осветив избу зеленовато-синим пламенем преисподней.

У другого окна орудовали Мешалкин и Коновалов. Углов бегал с колом позади и кричал:

– Дайте мне! Дайте мне!

Рука с когтями схватила Скрепкина за воротник и потащила на улицу.

– Помогите! Братцы! – Леня схватился за раму, но тягловая сила вампира превосходила упирающуюся силу Скрепкина.

Заметался вокруг Хомяков, пытаясь достать монстра, но Леня перекрывал собой все окошко. Хомяков пролез у Лени под мышкой и кольнул упыря в глаз. В это время другой вампир, сидевший сверху на окне, цапнул Хомякова в шею. Игорь Степанович вскрикнул, ткнул колом и проколол его.

Освободившийся Скрепкин перевернулся и наколол нового гада. Вампир вспыхнул. Леня дрогнул. Он проткнул свою первую любовь – Веронику Полушкину. Его вывернуло. Собственной рукой он сжег мост из настоящего в прошлое. Теперь никакого прошлого у него нет и никогда не будет. Полушкина обуглилась, кости упали в траву. В окно лез еще один, Леня по инерции заколол и его.

Первый солнечный луч ударил Скрепкину в глаз. Он поднял голову и увидел в небе растущий с каждой секундой солнечный месяц.

Вампиры бросились врассыпную. Многие дымились, у некоторых вспыхнули волосы.

Скрепкин опустил кол.

Глава третья

Падение Габриэля Гарсиа Маркеса

Установлено, что дьяволу присущи серные запахи, а тут всего лишь чуточку сулемы…

Габриэль Гарсиа Маркес

1

Отец Харитон положил книжку на тумбочку, снял очки и провел ладонью по глазам. Книга не читалась, в голову лезли мысли, никакого отношения к литературе не имеющие. Это не были даже мысли о Боге, о котором отец Харитон думал не переставая. Это были суетные мысли, их нашептывал не светлый образ, а темный инстинкт животного, загнанного в кусты.

Отец Харитон тяжело вздохнул. Он думал, что подобные мысли давно уже изжил, живет всецело мыслями о Боге и, что бы с ним ни приключилось, никогда не изменит им, потому что Бог – это компас и, когда твой взор обращен к Богу, ты всегда видишь направление, которому надо следовать. А если ты, не обращая глаза к Небу, ищешь направление сам, бесы овладевают твоей навигацией и путь твой мрачен и ведет в дремучий лес. Отец Харитон считал: ничто не в силах повернуть его мысли в другую сторону. А вот нате! Оказывается, не так он был крепок верой, как рассчитывал! Оказывается, крепость его была крепка, пока ее ничто не беспокоило. А стоило случиться небольшому катаклизму – и вера его, как башня Вавилонская, дрогнула, зашаталась, и сверху посыпались первые кирпичики, будто кто под компас указующий подложил железный топор, как у Жюля Верна, и стрелка, как вкопанная, стоит на месте. Понимание того, какой он некрепкий в вере, подкосило батюшку.

– Эх! – Отец Харитон взял книгу и попытался читать. Это была книга колумбийского писателя Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества». Отец Харитон таких книг давно не читал, он читал православную литературу. Подобные книги он читал в молодости, когда даже не думал, что станет священником. В начале семидесятых он учился в архитектурном, слушал битлов, носил длинный хайр (все, что осталось у него от того времени), ездил стопом в Крым и Прибалтику, увлекался буддизмом и маоизмом, считал себя хиппи. А хиппование для отца Харитона (в миру его звали Андрей Васильев, прозвище – Харрисон) было тогда не пустое слово, а образ жизни. Не носить костюмы и галстуки, носить джинсы и кеды, не стричься, работать сторожем или вообще не работать, аскать на Пушке, ездить стопом, проповедовать ненасилие и свободную любовь, жить коммуной. И он считал, настолько правильно жить вот так, что удивлялся, как другие этого не понимают. Им просто нужно объяснить, и тогда все станут хиппи, наступит эра всеобщей любви, счастья, цветов и музыки. И он упорно пытался объяснить это – маме, папе, бабушке, друзьям, в милиции, куда его забирали за внешний вид. Никто не понимал, что это и есть тот образ жизни, к которому рано или поздно перейдет все население планеты, потому что это хорошо. Чтобы не идти в армию по убеждениям, он лег в психушку и хотел получить там «7Б» (маниакально-депрессивный психоз – с которым в армию не брали), но попал к доктору Бабаяну. Этот доктор защитил диссертацию на тему «Вялотекущая шизофрения». Такого диагноза до него не существовало, он его сам придумал и, чтобы подтвердить свое открытие, всем его с удовольствием ставил. Андрей тогда не видел особой разницы между «7Б» и вялотекущей шизофренией и не возражал. Но одной мелочи не учел – лечить-то его стали не от «7Б», а от шизофрении, а это совсем другое дело. Андрея закололи лекарствами.