Жабья царевна - Екатерина Валерьевна Шитова

Иринушка побледнела, схватилась за край кофты и сжала ее, что есть сил. Ей хотелось разрыдаться, но при ведьме было стыдно распускать свои чувства. Помолчав, она тихо сказала, будто не Матрене, а самой себе:

– Всяк человек хочет домой вернуться. Дома ей всяко лучше, чем в лесу!

– Вот уж не знаю! – ответила ведьма и снова хитро взглянула на Иринушку.

Обе женщины замолчали, перевели взгляды на девочку. А той уже не сиделось на месте, она так и норовила вскочить с лавки, но Матрена крепко держала ее за руку.

– А ты, бабонька, от меня ничего не утаиваешь? – спросила Матрена Иринушку. – Слишком уж сильно ты вперед клонишься. Как будто тайну какую тяжелую на сердце носишь.

Иринушка распрямила плечи. Ей и вправду тяжело жилось в последнее время. Тайна, которую она усердно закапывала поглубже в памяти, так и рвалась наружу. Да и мерещилось всякое… Но зачем об этом знать Матрене? Нет уж, она свой секрет не выдаст, а то как еще дойдут слухи до Василия! Что тогда будет? Так подумала Иринушка, а вслух сказала:

– Нечего мне от тебя скрывать!

Она крепче прижала к себе дочь, удерживая ее на месте. Василиса выгибалась, пытаясь вывернуться из материнских рук, пыхтела от натуги.

– Да отпусти ты ее! Все руки уже у девки в синяках! Ты ее своей материнской любовью скоро задушишь! – спокойным голосом произнесла Матрена.

Иринушка замерла в нерешительности, а потом разжала пальцы. Василиса дернулась и, оказавшись на свободе, запрыгала по кухне, заквакала, широко разевая рот. Иринушка покраснела от стыда, опустила голову, а Матрена встала и спокойно подошла к печи. Плеснув в чугунок воды, она бросила туда несколько сухих травинок и, поставив чугунок на огонь, принялась помешивать содержимое, шепча на него заклинание.

По избушке поплыл приятный травяной аромат. Иринушка явственно различила мяту и валериану, но еще было в нем что-то терпкое, горьковатое. Такой травы она не знала. Как завороженная, она наблюдала за уверенными и спокойными движениями Матрены. Недаром люди прозвали женщину ведьмой – было в ней в ту минуту что-то жуткое, нечистое: в темных глазах плясали языки пламени, щеки раскраснелись от жара печи, а черные волоски у лица растрепались и взмокли.

Плеснув в глиняную чашку темную травяную жидкость, Матрена подула на нее, перелила в стеклянный сосуд и закупорила его деревянной пробкой.

– На, возьми, бабонька, – Матрена протянула сосуд Иринушке. – Давай дочке перед сном по капле на язык.

– Всего по капле? – удивилась Иринушка, – Разве капля поможет?

Ведьма усмехнулась и ответила:

– Две капли капнешь, она у тебя несколько дней проспит. А если три или четыре капнешь, то не проснется больше никогда.

Иринушке вдруг стало зябко, она поежилась и засобиралась домой. Схватив Василису за шиворот, она подняла ее на руки и вынесла из из избы. Благодарить ведьму нельзя, помощь не сработает – это Иринушка помнила, поэтому просто кивнула Матрене на прощание и скорей побежала домой.

***

Василий, узнав о том, что жена водила дочь к ведьме в соседнюю деревню, не на шутку рассердился.

– Да ты хоть знаешь, что эта нечестивая Матрена сначала с мужем жила, а потом на его отца переметнулась?

От злости он стукнул кулаком по столу. Иринушка вздрогнула, пожала плечами.

– Не кричи, Вася, Василиска спит! Разбудишь! – громко прошептала она, а потом добавила тише, – Бабы болтали, что муж-то у Матрены ни рыба ни мясо был. Неудивительно, что она от него ушла. Женщине нужен кормилец и защитник. А Яков Афанасьич – мужик хоть и в годах, а выглядит моложаво и статно. Серьезный, работящий мужчина. За что ни возьмется, все у него ладно да складно выходит.

– Тьфу на вас, баб! Мозгов, что у кур! Да разве можно так? Ведь это совсем не по-человечьи! А вам бы лишь «ладно да складно»!

Василий сплюнул на пол и брезгливо вытер рот ладонью. Иринушка снова пожала плечами, лицо у нее сделалось обиженным.

– Не знаю, Вася. По-разному в жизни бывает, всего нам не выведать, как и что там у них было. А со стороны судить всегда просто!

Василий подошел к жене, схватил ее за плечо и крепко сжал. Иринушка ахнула от боли.

– То есть, если к тебе мой отец сейчас пришел бы с таким же предложением, ты бы тоже меня на него променяла? У него ведь и дом покрепче нашего, и добра всякого побольше!

– Да что ты, Васенька! Я ведь люблю тебя! Ни на кого бы тебя не променяла, родненький ты мой! Не переворачивай все с ног на голову!

Иринушка прильнула к мужу и принялась целовать его горячие щеки. Он обнял ее крепко, уткнулся в волосы и проговорил еле слышно:

– Уж больно переменчива ваша бабская любовь. Сегодня она есть, а завтра – ветром сдуло.

Иринушка ничего не ответила. Она бросила взгляд на дочь и убедившись, что та крепко спит, задула лучину, скинула с себя сорочку и повела мужа за собой в постель.

***

Ведьмино зелье подействовало. Василиса успокоилась. Она больше не квакала, не прыгала по дому, точно жаба. Иринушка не могла нарадоваться перемене в дочери, поначалу ей даже не верилось в это чудо, и она то и дело заглядывала на печь – проверяла, там ли дочь, не сбежала ли снова.

Василиса вновь стала тихой и смирной. Она, как раньше, сидела целыми днями на печи и лишь изредка спускалась с нее – попить воды да справить нужду. Василий по вечерам удивленно смотрел на жену.

– Чудеса, да и только! А я ведь думал, что наша дочка навсегда бесноватой дурочкой останется!

– Вот видишь, помогло зелье, которое мне Матрена дала! А ты не верил, ругался! Мало ли чего у этой Матрены в жизни было. Это не наше с тобой дело. Главное, что она нашей доченьке помогла. Я ей за это век должна буду…

Иринушка покрутила в руках маленький пузырек и аккуратно поставила его на подоконник.

– Что и вправду всего одна капля помогает?

– Да, Васенька! Одна капля лечит, две – сон беспробудный нагоняют, а три капли и вовсе погибель несут, – тихо проговорила Иринушка.

– Да, чудеса… – протянул Василий, подойдя к печи.

Он протянул руку и погладил Василису по голове. Девочка крепко спала и даже не пошевелилась от его прикосновения.

***

Следующим вечером Василий зашел в дом и громко позвал:

– Василиска! А ну, поди сюда!

Девочка испуганно высунулась с печи.

– Давай-давай, спускайся, не боись!

Неуверенно спустив худые ножки с печи, Василиса встала на лавку, неуклюже