Война моторов. Крылья советов - Андрей Михайлович Мелехов

танк вроде советского КВ мог отделаться царапинами, сорванной антенной или заклинившим люком. Можно ещё раз вспомнить уже описанный выше боевой эпизод, произошедший 26 июня 1941 года недалеко от Гродно. Напомню, что тогда «лаптёжники» (по имеющейся у автора информации, их было 36 единиц) из StG.2[6] атаковали скопление из примерно 60 советских танков. Впоследствии оказалось, что итогом этого достаточно массированного налёта (в нём приняли участие все исправные Ju-87 целой штурмовой эскадры) стал один уничтоженный Т-34. Соответственно, для поражения одного среднего советского танка потребовались 36 боевых вылетов, а вероятность поражения «тридцатьчетвёрки» бомбами с пикирования составила уже упоминавшиеся 2,8 %. Впрочем, В. Перов и О. Растренин считают, что эффективность «лаптёжников» при действиях против советской бронетехники была ещё ниже. Так, по их оценке, в 1943–1945 годах вероятность поражения среднего танка в одном боевом вылете пикировщиком последней модели Ju-87D-5 составляла 0,7 %, а лёгкого – 2,4 % («Самолёты поля боя. Восточный фронт», «Авиация и космонавтика», № 1, 2003, с. 23).

Вероятность успешного бомбометания по танкам горизонтальных бомбардировщиков была ещё ниже. Скажем, когда этим занимались штурмовики Ил-2, то даже в полигонных условиях при сбросе четырёх 100-килограммовых бомб с высоты 50 метров вероятность попадания хотя бы одной из них в полосу 20 × 100 метров (это можно представить, как участок шоссе с несколькими автомобилями или огневую позицию артиллерийской батареи) составляла всего 8 % («Штурмовик Ил-2», с. 23). При увеличении высоты сброса бомб до 200 м вероятность попадания в участок площадью в 2000 кв. м снижалась до 4,3 %. Соответственно, вероятность попадания бомбы в круг радиусом 4–5 м (а тем более, прямого попадания в танк) была близка к нулю. Даже когда подобная редчайшая удача (являвшаяся чистой случайностью, мало зависящей от мастерства пилота) и выпадала на долю лётчика-штурмовика, ущерб от воздействия 100-килограммовой фугасной или осколочной бомбы на средний либо тяжёлый танк противника совсем не обязательно носил фатальный характер. Если же бомбы оснащались взрывателями замедленного действия, то они просто отскакивали от брони и взрывались рядом без всякого ощутимого вреда для бронированной машины. Ничуть не более эффективным являлось бомбометание и в случае немецких штурмовиков. Так, вероятность поражения танков с использованием бомбового вооружения «Хеншеля» (максимум шесть бомб весом по 50 кг каждая) даже при бомбометании с пологого (под углами 25–30°) пикирования не превышала 0,4 % – четыре шанса из тысячи («Самолёты поля боя. Восточный фронт», АиК, № 11, 2002, с. 20). Как совершенно правильно отмечает историк М. Солонин, подобная результативность превращала использование бомбового вооружения «хеншелей» для борьбы с танками в «практически бессмысленное дело» («22 июня. Анатомия катастрофы», с. 142). Он же приводит интересную информацию о том, что вероятность поражения большого боевого корабля управляемой планирующей бомбой FX-1400 или крылатой ракетой Hs-293 (совершенно революционные виды вооружения, ставшие прообразом высокоточного оружия нашего времени) обеспечивали лишь 11–14 % попаданий в цель (там же, с. 143). В одном из номеров журнала The Economist сообщалось об уровне эффективности использования «умных» планирующих бомб с наведением по лазерной подсветке против танков талибов (это были машины советского производства, захваченные у афганской армии). Так вот: эти боеприпасы, которые сбрасывались с американских горизонтальных бомбардировщиков, обеспечивали 10-процентную вероятность попадания и, соответственно, уничтожения современной бронетехники. В свете перечисленных выше фактов то, что в итоге массированного налёта «лаптёжников» 26 июня 1941 года уничтоженным оказался лишь один советский танк, представляется вполне значимым результатом: с точки зрения статистики, большего, чем 2,8 %, ожидать и не приходилось. Совершенно прав М. Солонин, когда считает «крупной удачей» уничтожение в тот же день – 26 июня 1941 года – 30 танков 3-й танковой группы силами пяти советских авиадивизий: тогда сотни бомбардировщиков ВВС буквально «завалили» бомбами германские мотомеханизированные колонны. Правда, подозреваю, на самом деле эффект упомянутой воздушной операции в плане уничтожения танков был менее значительным. Так или иначе, применение для борьбы с танками горизонтальных бомбардировщиков действительно имело смысл и давало статистически значимый результат исключительно при огромном массировании сил.

Массированное использование «стратегов» и средних бомбардировщиков для достижения тактических целей оказалось малоэффективным из-за их низкой точности. Подобные масштабные операции в интересах войск имели смысл лишь перед самым началом наступления, так как, не принося ощутимого материального ущерба хорошо окопавшемуся противнику, они на какое-то время в значительной степени дезорганизовывали его оборону и систему связи, а также оказывали огромный деморализующий эффект на личный состав.

Скажем, в ходе операций во Франции союзники несколько раз применяли стратегическую авиацию в тактических целях – для разрушения немецкой обороны и уничтожения резервов в прифронтовой полосе. Вот как описывал результаты одного из таких налётов, состоявшегося 18 июля 1944 года при попытке «раскрыть» один из плацдармов в Нормандии, немецкий офицер-танкист Ханс фон Люк (Hans von Luck): «Вернувшись на свой командный пункт, я узнал в полной мере результаты предварительных “ковровых” бомбардировок. Дежурный офицер доложил, что самые тяжёлые американские бомбардировщики буквально засыпали позиции батальона “тигров” бомбами. Он своими глазами видел один из 60-тонных колоссов, лежащий перевёрнутым вверх “брюхом”. Воронки шириной в 10 метров сделали местность почти полностью непроходимой, нечего было даже думать применить “тигры” в ближайшие несколько часов. Похоже, и батальон Pz. IV постигла та же судьба» («На острие танкового клина», с. 309). Чтобы достичь подобного – довольно ограниченного успеха (фактически уничтоженными и повреждёнными оказались 15 танков) – союзники использовали 1512 тяжёлых и 343 средних бомбардировщика, обрушивших на головы немцев 6000 бомб весом 500 кг и 9600 бомб весом 250 кг («Air Power at the Battlefront. Allied Close Air Support in Europe 1943—45», с. 143–144). Иными словами, в течение трёх часов на немецкие позиции «уронили» тротиловый эквивалент небольшой атомной бомбы. Как пишет Йэн Гудерсон, попытка прорыва не удалась. Это вызвало сильнейшее недовольство командующего силами вторжения генерала Эйзенхауэра, которого на проведение подобной неоднозначной операции подвигли доводы британца Монтгомери (там же). В целом же, массированное использование «стратегов» и средних бомбардировщиков для достижения тактических целей оказалось малоэффективным из-за их низкой точности. Подобные масштабные операции в интересах войск имели смысл лишь перед самым началом наступления, так как, не принося ощутимого материального ущерба хорошо окопавшемуся противнику, они на какое-то время в значительной степени дезорганизовывали его оборону и систему связи, а также оказывали огромный деморализующий эффект на личный состав (в течение некоторого времени многие немцы находились в состоянии ступора и были неспособны к оказанию сопротивления и вообще к чему-либо). Но эффект от подобных массированных ударов терялся, если солдатам противника давали передышку в несколько часов: за это время они успевали прийти в себя, откопать орудия, поднять танки и восстановить связь.