Дневник артиллерийского офицера - Борис Геннадьевич Цеханович

Гермаш избили телохранители командира первого батальона и по его приказу. Мне не совсем удобно об этом открыто говорить, так что доведите до командира полка это, но только не ссылайтесь на меня.

– Что, Константин Иванович, наверно сам при этом присутствовал и не предотвратил избиение, – язвительно произнёс я.

– Да нет…, – неуверенно протянул Семёнов, а потом более уверенно закончил, – я просто знаю.

Молчание затянулось, я задумчиво оглядывал панораму местности – чёрные столбы горящей нефти, высоко поднимающиеся в голубое небо в нескольких местах, горящий Грозный, при этом изредка поглядывал на своего подчинённого и думал, как ему ответить.

– Ну, так что…, – неосторожно нарушил моё молчание Семёнов.

– Что..? Что…? – Раздражение сорвалось с моих губ, – что, Константин Иванович, чистеньким хочешь остаться? Ты же себя, выше меня считаешь, да ещё и умнее. Думаешь, начальник артиллерии побежит сейчас докладывать командиру полка. Ошибаешься. Давай рассуждать так: вот прихожу к командиру и докладываю то, что ты мне рассказал. Никитин вызывает Шпанагеля, а тот в отказ. И что? Вывод – начальник артиллерии как баба собирает и озвучивает сплетни. А я ведь, отличие от тебя, дорожу своей репутацией офицера. Я согласен идти к командиру, но только после того, как у меня в кармане будет лежать бумага за твоей подписью. Только так. Тогда в полку будет назначено расследование и там должна лежать бумага, а ни чем не подкреплённые слова. Поверь мне, очень возмущён избиением офицера и если ты не забоишься, я не пожалею капитана Шпанагеля потому что он в этом случае не просто не прав, а капитально не прав.

Я замолчал и выжидающе смотрел на Семёнова, а тот ёрзая под моим взглядом, после долгого молчания проговорил: – Я не могу написать такую бумагу и наверно понятно по какой причине…..

Мы расстались обоюдно недовольные друг другом и этот осадок ощущался почти до вечера.

….С шумом откинулся полог и на ЦБУ зашёл командир со Звягинцевым: – Борис Геннадьевич, сейчас начальник РЭБ принёс радиоперехват о том, что в район Октябрьского выдвигается БМ-21 «Град» чтобы нанести по нам удар. Ты прикинь, по-артиллерийски, откуда они могут ударить и врежь туда дивизионами.

Я склонился над картой и через пару минут уже диктовал на дивизионы координаты нескольких огневых налётов.

– Товарищ полковник, пойдёмте посмотрим. С нашего места все цели будут хорошо видны.

Командир, я и Звягинцев, а следом остальные офицеры вывалили на улицу. Было уже темно, но отблески пожаров в Грозном и горящие нефтяные скважины багрово отражались на низких облаках, немного разгоняя мрак. Мощно полыхнуло в районе огневых позиций от залпа двух дивизионов и замельтешило от беглого огня. Загудело в воздухе и местность за населённым пунктом Октябрьское покрылось красными вспышками от разрывов снарядов. Через пару минут следующий огневой налёт переместился ещё дальше и полыхнула вспышка в пол неба. Яркий, огромный, багрово-красный шар рванулся вверх. А в нескольких сотнях метрах от первого взметнулся вверх ещё один огненный шар, но поменьше.

– Есть! Кто-то попал под наши снаряды и кому-то здорово не повезло. – Прокомментировал один из офицеров мощные взрывы.

– Молодцы, артиллеристы, – довольно произнёс полковник Никитин, когда за горизонтом в последний огневой налёт, снова полыхнуло в пол неба, – пошли, Борис Геннадьевич, я тебя за такую стрельбу пивом угощу.

Вечером пришлось ещё два раза наносить мощные огневые налёты по местам, где разведка обнаруживала скопление боевиков.

А завтра утром особисты под охраной разведчиков собирались съездить к населённому пункту Октябрьское: может быть, к вечеру будет известно о результатах вчерашних огневых налётов.

* * *

Вчерашний и сегодняшний день выдались трудными, принеся много горестных раздумий, нелёгких решений и тяжёлых разговоров. Приехал из отпуска Андрей Порпленко: последние несколько недель здоровье у моего товарища ухудшилось и ему лекарства уже мало помогало. Поэтому неделю назад командир полка отправил Андрюху на лечение к родителям в Прохладное и вот он вчера вернулся в полк посвежевший и здоровый.

– Боря, твой заказ выполнил, забирай, – товарищ протянул мне вещмешок, в котором многообещающе звякнуло стекло. В салоне я выставил из мешка на стол 20 бутылок пятизвёздочного коньяка: 8 бутылок было моих и 12 Гутника с Чистяковым, которые накануне клятвенно обещали, что коньяк будут пить только малыми дозами, а не устраивать пьянки. Только успел спрятать бутылки со спиртным, как открылась дверь и в салон ввалились пьяные в драбадан Гутник и Кунашев. Чистяков, который уезжал вместе с ними во второй дивизион в баню, по словам Гутника, тоже пьяный остался на огневых позициях. Если Гутника я положил спать сразу же, то Кунашев не воспринимал мои требования вообще. Он то лез обниматься со словами уважения, то вскакивал и пытался идти в Алхан-Калу и перешерстить это бандитское стойбище. Мои увещевания, грозные слова, требования безрезультатно проскакивали мимо затуманенного алкоголем сознания офицера. Пару раз у меня появлялось острое желание хорошо врезать ему по роже, но хоть и с трудом но всё таки сдерживался. Наконец-то силы оставили Кунашева и он рухнул на постель Чистякова, но от этого легче не стало. В пьяном, угарном бреду офицер метался по постели, громко стонал, задыхался и мне приходилось сидеть около него, так как было непонятно: то ли он уже умирает, то ли умрёт в ближайшие полчаса. Так и не сомкнув глаз, не отдохнув, я ушёл на ЦБУ менять на дежурстве Коротких: Кравченко был в третий раз за три месяца болен и он уже заколебал меня своим болезнями. Закрывая дверь кунга, я услышал, как с верхней кровати рухнул на пол Гутник. Остаток ночи прошёл в тяжёлых раздумьях и в принятии решения.

Я мысленно перебирал офицеров, своих подчинённых и горестно вздыхал: Чистяков, Гутник, Беляев, Чикин, Пиратов, Ахтямов, даже Кунашев, как бы к нему я не относился – грамотные офицеры, которые пользуются заслуженным авторитетом в полку. С которыми, в принципе, вроде бы можно с интересом пообщаться сидя за бутылочкой водки, без ущерба для службы. Но всех их объединяло то, что они не могли пить, не могли держать удар – после первой, второй рюмки они мгновенно «косели» и с ними уже было не интересно сидеть. Майоры Субботин и Старостенко, которых я уважал – не брали спиртного в рот вообще. К зампотехам дивизионов относился настороженно и держал их на дистанции. К Дзигунову приглядывался. И интересная картина вырисовывалась – единственно, кто мог пересидеть меня, с кем можно было бы наравне посидеть, поговорить и выпить был Семёнов.

Всё, что-то надо менять. Пора принимать решения.

Утром с виноватыми, красными глазами на ЦБУ заявился