Мифы и легенды Огненной дуги - Валерий Николаевич Замулин

Противник начинает вести наземную и воздушную разведку. Засады не обнаруживают себя. Противник боем прощупывает передний край. В действие вступают «актёры» в ложных позициях, артиллерия и миномёты с запасных позиций. Танки молчат. Авиация врага начинает бомбить ложные окопы. «Актёры» незаметно отступают ходами сообщения. И наконец противник пускает танки в сопровождении пехоты. Наступают самые критические минуты боя.

Стрелки, артиллеристы, миномётчики расстреливают пехоту противника. Засады молчат. И только тогда, когда вражеские машины подходят на 200–300 метров, засады выходят на огневую позицию и открывают огонь по атакующим в упор, наверняка. В то же время экипажи засад не выпускают из поля зрения соседей и бьют в борта прорвавшихся танков противника. Получается косоприцельный, перекрёстный, губительный огонь. Командир засады выходит на огневую позицию только в случае крайней необходимости. Откуда-нибудь из окопчика или из-за кустарника следит он за полем боя, намечает цели, определяет прицел и лишь после этого садится в танк, и машина выскакивает, чтобы открыть огонь. Прицел поставлен, пушка приблизительно наведена на цель. Сделав три-четыре выстрела, танк задним ходом отползает в укрытие. Долго стоять на позиции нельзя: экипаж станет жертвой прицельного огня. Из укрытия командиры снова ведут наблюдение и снова выскакивают на позицию, но теперь уже на другую. Так повторяется несколько раз.

Бой – это целый комплекс сложных проблем, часто настолько связанных друг с другом, что порой трудно разобраться, где причина, а где следствие. Наверняка лишь можно сказать, что успех всегда зависит от правильного решения многих, зачастую косвенных вопросов. Далеко не всегда победа достаётся стороне, обладающей превосходством в силах. Но почти всегда – стороне, превосходящей в организации боевых действий»[705].

Этот метод себя полностью оправдал и показал высокую эффективность не только в боях под Москвой, но и в дальнейшем, в том числе и на Курской дуге. Вспоминая после войны о боях под Мценском, М.Е. Катуков подчёркивал, что «они дали толчок к осмыслению использования танков в борьбе с наступающим противником, значительно превосходящим нас в технике, в живой силе»[706]. За семь дней бригада нанесла неприятелю значительный урон, но главное – его продвижение к Туле было остановлено, выиграно время для подтягивания резервов.

Верховное командование высоко оценило мужество воинов бригады и профессионализм комбрига. Уже 12 октября 1941 г. в центральных газетах был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении танкистов. Среди других в нём значился и полковник М.Е. Катуков, он был удостоен ордена Ленина. Через месяц, 10 ноября 1941 г., ему присваивается первое генеральское звание – генерал-майор танковых войск, а на следующий день И.В. Сталин подписал приказ НКО СССР № 337 о переформировании соединения Катукова в 1-ю гвардейскую танковую бригаду. Интересная деталь, которую можно назвать гримасой истории. Первому гвардейцу – танкисту РККА высшую государственную награду СССР орден Ленина в декабре 1941 г. в полевых условиях перед строем товарищей вручит не кто иной, как командующий 20-й А генерал-майор А.А. Власов, который в июле 1942 г. попадёт в плен и покроет себя позором, сотрудничая с гитлеровцами, а его имя в СССР станет нарицательным как предателя.

Для карьеры М.Е. Катукова эти события оказались очень важными. Если назначение на должность командира танковой дивизии явилось все-таки авансом, то присвоение генеральского звания и награждение высоким орденом в тяжелейший для страны и её армии момент – уже высокая оценка конкретных результатов работы. Умелое руководство бригадой в боях при защите столицы и, конечно же, пристальное внимание лично И.В. Сталина к его соединению выводили М.Е. Катукова в первый ряд быстро набирающих опыт командиров, которые скоро примут на себя всю тяжесть руководства войсками в войне с Германией. Уже в ближайшее время они выйдут на первые роли в Красной Армии и не только защитят страну, но и со своими бойцами принесут свободу народам Европы.

11 октября 4-я тбр выводится во второй эшелон 50-й А, а 16 октября М.Е. Катукова вызвали в штаб 50-й А, где по телефону он получил лично от И.В. Сталина приказ о переброске соединения в район Кубинки для обороны Минского шоссе. В ходе марша будущий командарм не по своей вине чуть не попал под трибунал за невыполнение приказа. Вот как это произошло. «…До Кубинки добрались благополучно, – вспоминал он. – …Встречать бригаду прибыл генерал из штаба фронта. Ему было поручено вывести бригаду на ответственные позиции. Он зашёл на мой КП, что был развёрнут тогда у разъезда Татарка, и, передав приказ командования фронта выйти в район Чисмены, расстелил на столе карту.

– На Чисмену бригада пойдёт вот по этой дороге. – Его карандаш прочертил жирную линию.

– Здесь не пройдут не только грузовики, но и «тридцатьчетвёрки», – возразил я.

Дело в том, что обычно по прибытии на новое место мы в первую очередь изучали состояние дорог и мостов, чтобы в случае приказа выступить в новый район, точно зная маршруты следования. Так было и на этот раз. Вот почему с полным знанием реальной обстановки я возразил генералу, что двигаться напрямую из Кубинки в район Чисмены нельзя и что выход один – отправлять машины через Москву по шоссейным дорогам.

Но генерал стоял на своём. Ошибочное решение может принять каждый. Никто не застрахован от промаха. Но самое неприятное всегда, и особенно на войне, – когда начальник упорствует в своей ошибке, упорствует во имя чести мундира, «авторитета», уязвлённого самолюбия. Как дорого иногда это обходится!

– Кончайте разговоры! Выполняйте приказ! – закончил нашу беседу генерал.

…Это был тяжелейший марш. Танки, густо коптя, надсадно ревели, выбираясь из глубоких колдобин… Днём генерал ещё находился с колонной, а в полночь куда-то исчез.

С трудом добрались до Истры. Но тут снова задержка. Кончилось горючее… Не удивительно, что при таких темпах движения мы опоздали в район сосредоточения. И вдруг из штаба фронта приходит телефонограмма: за невыполнение боевого приказа командира бригады полковника Катукова предать суду военного трибунала. Тотчас приехал военный прокурор, и дело завертелось. Правда, присутствовавшие при нашем споре с генералом подтвердили, что маршрут движения был навязан сверху, волевым путем. Но тем не менее дело принимало неприятный оборот.

– Да как они могут! – возмущался мой начальник политотдела майор И. Г. Деревянкин. – Разве это случилось по нашей вине? Это их представитель впутал нас в эту историю. Нет, я этого так не оставлю!

Признаться, я даже не ожидал от своего всегда уравновешенного начальника политотдела такого бурного взрыва чувств. Поздно вечером он сел в легковушку и отправился в Москву. Во втором часу ночи Иван Григорьевич прорвался к генералу Федоренко. Тот позвонил