Вечный день - Юлиус Фучик

и сыном на свой заработок, а чаевые проигрывал на скачках. Тридцать третий год вскружил голову и Алоизу. Мог ли он и дальше продолжать свое нищенское существование в роли официанта, когда брат Адольф стал фюрером, канцлером Германии! Прошло немного времени, и вот уже младший Шикельгрубер — владелец ресторана на Виттенбергплац в Берлине. Личный придворный архитектор канцлера Адольф Шпейер перестроил старое здание в американском стиле. Огромные окна из сплошных стекол, эстрада, миниатюрный зимний сад. Гостей встречал сам хозяин и делал это очень умело, в чисто австрийском духе. Если ему подавали руку, он никогда не называл себя Шикельгрубером. Только — Алоиз Гитлер. Но это не мешало ему быть обходительным с посетителями. Сказывался манчестерский опыт. Вскоре под крыло дядюшки Адольфа Гитлера бежал из Манчестера и сын Алоиза Патрик. Быть может, для того, чтобы их сразу узнавали, отец и сын отпустили себе маленькие усики, как у фюрера, и точно так же, как он, носили прическу, оставляя на лбу «непокорную» прядь. Кажется, именно тогда, когда фюрер начал осуществлять план «Барбаросса», первым из Берлина выехал в неизвестном направлении Алоиз, за ним — Патрик. Старший вообще не отвечал на телеграммы жены, зато Патрик вынырнул в североамериканских штатах. Его часто видели в фешенебельных ресторанах на Бродвее. За соответствующую плату Патрик Гитлер рассказывал всякие пикантные истории о своем дядюшке и других вождях «третьего рейха». Заработок был неплохой, на американцев производило впечатление то, что Патрик был очень похож на Адольфа Гитлера. Иногда он пародийно изображал «самого» на трибуне, и тогда глаза его наливались безумным блеском, лицо нервно подергивалось, будто у паралитика.

Да, этот майор, носивший «вальтер» в кобуре вместо игрушки, был типичным журналистом столичной газетенки, и его память хранила много любопытных историй, которые не переслушаешь.

— Вы понимаете, майор… — после короткой паузы Логунов заговорил строго официально. — Наш разговор нельзя считать допросом. А порядок есть порядок. Есть у нас люди, которым вы скажете все, что их будет интересовать. И чем правдивее будут ваши данные, тем лучше для вас. Вам не приходилось слышать в Москве поговорку: «Что посеешь, то и пожнешь»?

Немец понял, что разговор окончен. Собрав документы пленного, генерал Логунов вызвал адъютанта и передал бумаги ему:

— Проведите пленного к майору Гамерову. И пусть майор на минутку зайдет ко мне.

Лиман послушно воспринял предложение молоденького капитана следовать за ним, покорным движением головы попрощался сначала с Логуновым, потом с Межицаном. Выходил из блиндажа как-то неохотно, опустив бессильно руки. Видимо, его пугала обещанная встреча с майором Гамеровым.

Как только появился майор, Логунов познакомил с ним Межицана, предложил сесть.

— Слушай меня внимательно, товарищ начальник. Случилось так, что разговор с немцем вышел у нас, как бы тебе сказать, слишком деликатным. Разумеется, он хитрил с нами. Журналисты буржуазной прессы вообще доки. Но ты отнесись к нему со всей строгостью. «Фолькишер беобахтер» — центральный орган фашистов. Все сотрудники этой газеты — функционеры. Прежде чем попасть к нам, он был гостем у фон ден Баха, у Кребса, Формана. А под Студзянки попал с колонной дивизии «Герман Геринг» и был под опекой ее командира генерала Зельца… Не анекдоты же они друг другу рассказывали! Как правило, журналисты ведут записи, фиксируют все самое интересное, но у этого Лимана не оказалось при себе никаких блокнотов. Стало быть, нужно, чтобы Лиман поднапряг свою память. Ясно?

— Мне все ясно, товарищ генерал.

— И хорошо было бы, если бы он некоторые показания написал собственноручно. Предоставьте ему такую возможность. Я уверен, что, когда человек пишет, он меньше фантазирует и более ответственно относится к каждому своему слову.

Межицану нужно было торопиться. Бригада, видимо, уже подтянулась в район сосредоточения. Еще в эту ночь можно будет выйти первым полком на Вислу, а завтра — в бой.

То, что он стал свидетелем беседы с пленным майором, заставило его еще глубже задуматься. Конечно, не все такие, как Лиман. Очень много еще и убежденных гитлеровцев, верных оруженосцев и прислужников фюрера. Они фанатично служат и даже умирают за него. Но это уже не первый пленный, который избрал не борьбу, не смерть, а плен. Иоахим Лиман, судя по всему, понял: не за что умирать. Идея мирового господства «сверхчеловеков арийской расы» утратила свою привлекательность, она оказалась бредом сумасшедшего. Реально лишь то, что война пришла на порог фатерлянда.

В дороге Межицан думал о Логунове, вспоминал, как они быстро нашли общий язык. «Там, на плацдарме, наши командные пункты будут рядом», — решил Межицан, покачиваясь в своем накаленном за день «виллисе».

В лесу уже темнело, а когда проскочили второй мостик, снова попали в день: в балке не было деревьев — не было тени. Высоко над ними прошла девятка «Петляковых» курсом на Студзянки. Еще издали Межицан увидел несколько крупных свежих воронок на дороге, там уже работали саперы. Красноармейцы покрывали объезды ветвями и лозой.

Межицан прислушался. В районе логуновского плацдарма заговорили тяжелые орудия. Кажется, свои. Генерал остановил «виллис» и вышел из него. Теперь он слышал уже не только выстрелы, но и взрывы: снаряды плотно ложились на том берегу. Он не поехал дальше до тех пор, пока огонь не прекратился. Что это могло означать? Может, на позиции гвардейцев перешли в наступление танки дивизии «Герман Геринг»?

Межицан поехал дальше. Вскоре он был в штабе генерала Чуйкова — его интересовало, что случилось у Логунова.

— Гвардейский полк, удерживающий позиции между селом и студзянским фольварком, — последовал ответ, — атакован несколькими десятками танков с десантом. Вражескую пехоту гвардейцы отсекли, но танки проникли в глубину обороны.

— Как там сейчас?

— В действие включена корпусная артиллерия, это ее вы слышали, товарищ генерал. Противник потерял девять машин и отступил. Судьба нашего правофлангового батальона пока неизвестна. Связи с ним нет. Батальон встретил десант гренадеров в штыки.

«Сегодня ночью мы должны выйти на Вислу», — сказал себе Межицан и поспешил в бригаду.

Первый полк выступил в полночь. Над черной полосой лесов, которые теперь казались извилистым горным хребтом, в небе полыхало розовое зарево. Даже на таком расстоянии было видно, как в вышине взрывались зенитные снаряды. Пространство вокруг огненных вспышек прошивали трассирующие пули.

Колонна часто останавливалась, словно бы нащупывая дорогу, потом трогалась дальше. Изредка водители автомашин, которые двигались за танками, включали сигнальные огни. В одном месте стояли особенно долго. Из разговоров недовольных шоферов выяснилось, что первый танк расшатал деревянный мост и его теперь ремонтировали. Наконец без всякой команды загрохотали моторы, и колонна продолжала свой путь.

Как и тогда, когда они внезапно оставили предместье Праги и двигались маршем на новое