Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

так как тогда отдельные группы не посмеют выступить друг против друга»[2290]. Иной источник передавал его слова в еще более парадоксальной форме: «Мы за армию против гражданской войны, мы за армию для борьбы с германским империализмом…» Все отличие заключается в том, что «большевики создают армию не общенародную, а армию для гражданской войны; комитет же создает армию против гражданской войны, для борьбы за независимость и возрождение России», «гражданская война прекратится лишь тогда, когда будет средством успокоить ту или другую сторону стремящихся подраться»[2291]. Борьба против большевиков и их союзников — зачинщиков гражданской войны — в такой логике и не была бы собственно гражданской войной. Риторический образ «армии-против-гражданской войны» применялся для легитимации политики Комуча.

Патриотическая риторика была присуща и легально действовавшим левым меньшевикам, и иным социалистам, однако они иначе расставляли акценты. «Первой и главной задачей рабочего класса, — гласил первый пункт резолюции Самарской рабочей конференции, принятой 15 июня, — является прекращение гражданской войны в его рядах…» Особенно интересно, что в резолюции меньшинства (возможно, ориентирующегося на союз с большевиками) наряду с призывом к установлению «власти Советов» звучало и требование «уничтожения партийной грызни и гражданской войны». Оно сопровождалось примечанием, связывавшим угрозу гражданской войны с однопартийной властью, то есть могло быть направлено и против большевиков, и против эсеровского руководства, доминировавшего в Комуче[2292].

В схожих терминах был сформулирован наказ одного из волостных сходов беспартийных крестьян: там наряду с критикой провоцирования гражданской войны в армии указывались меры «прекращения гражданской войны», «немедленные перевыборы и созыв всенародного представительства»[2293]. Иначе говоря, речь шла не о военных, а о политических инструментах прекращения гражданской войны, что отличалось от тактики Комуча[2294].

Не все были готовы участвовать в войне, которая должна была покончить с войной гражданской: «Народ стоит за Учредительное собрание, но на братоубийственную войну идти отказывается» — так лапидарно передан в отчете смысл выступления представителя Канцевской волости Самарского уезда на Крестьянском губернском съезде в Самаре 19 сентября 1918 года[2295].

Требование передачи власти Учредительному собранию также могло вызвать опасения той аудитории, которой была адресована пропаганда социалистов-революционеров. Передовая статья самарской газеты «Народ», посвященная итогам крестьянской конференции, интерпретировала настроения крестьян по отношению к Учредительному собранию следующим образом: «Значит — вновь война… Это их еще пугает, с этим они еще никак не могут помириться, но разве не ясно, что выхода нет?»[2296] Правительству Комуча приходилось предпринимать немалые усилия для пропаганды взглядов, которые неоднозначно воспринимались их аудиторией.

Согласно докладной записке уполномоченного по Самарскому уезду о настроениях 5 августа, объявление принудительного призыва в армию привело к появлению «приговоров сельских обществ, волостей о том, что „мы войны гражданской не хотим“…»[2297]. Если власти Комуча использовали лозунг прекращения гражданской войны для мобилизации, то здесь он воспринимался крестьянами буквально, как отказ от военной повинности.

В конце августа агитатор, посетивший тот же уезд, ясно дал понять, «насколько у населения наболело на душе по поводу гражданской войны». По его словам, крестьяне «согласны идти воевать с Германией, но гражданской войны не хотят. Власть Учредительного собрания признают, на действительную службу нужно дать сыновей, но пусть поскорее прекратится гражданская война»[2298]. Условное согласие крестьян с мобилизацией связывалось с требованием скорейшего завершения внутреннего вооруженного противостояния.

Иная ситуация была зафиксирована корреспондентом оренбургской газеты. Описывая свои впечатления от посещения сельской местности, автор уделил особое внимание реакции крестьян на призыв в Народную армию унтер-офицеров: «Отвращение к гражданской войне, полевая страда и главное — полная неизвестность и тревога за будущее вызывали в некоторых селах сначала отказ со стороны призываемых идти в армию»[2299]. Распространенное отвращение к гражданской войне не просто было преобразовать в энтузиазм по поводу ведения войны с ее «виновниками».

Показательна и реакция делегатов Самарского Крестьянского съезда 17 сентября, которые наградили аплодисментами оратора, предложившего «просить членов Учредительного собрания попытаться войти в соглашение с большевиками и положить конец гражданской войне»[2300]. Это случилось на следующий день после ответа Климушкина на записку: «Нельзя ли заключить мир с большевиками?» Не всех устроило условие Климушкина («если большевики сложат оружие и признают власть Учредительного собрания»), и все трое выступивших по этому вопросу в прениях в той или иной форме выразили свое отрицательное отношение к гражданской войне. Оратор, подчеркнувший необходимость «бороться с германским империализмом», призвал голосовать против резолюции в поддержку Комуча, поскольку «вопрос… о продолжении этой гражданской войны должен решиться референдумом», что также вызвало аплодисменты[2301]. В своих воспоминаниях, изданных в 1930 году, Климушкин так передал настроения делегатов съезда: «Когда речь зашла о мобилизации и гражданской войне, то с мест, да и с трибун, раздались определенные и отчетливые выкрики, вроде: долой мобилизацию, долой гражданскую войну, довольно братской крови…»[2302] Председатель собрания сослался на общее желание ораторов «прекратить гражданскую войну», однако в принятой резолюции «братоубийственной бойней» называлась только мировая война, которую предлагалось «скорее честно окончить»[2303]. Историки не предложили убедительных приемов оценки успешности пропаганды в изучаемый период, однако представляется, что усилия Комуча и его союзников в этой сфере предпринимались в условиях неравной конкуренции с гораздо более искусными в этом деле противниками.

Первые пропагандистские тексты большевиков, посвященные Комучу, были связаны с продолжавшейся борьбой с оппозиционным рабочим движением, политическим знаменем которой также служило Учредительное собрание. Листовка московских большевиков связывала его с «самой злейшей, самой кровопролитной гражданской войной». «Вы хотите ее? — вопрошал ее автор. — Вам помогут немцы, вам помогут чехословаки»[2304]. В июле листовка партийного комитета и Исполкома Москвы обличала своих оппонентов, описывая ситуацию в зоне антибольшевистского восстания:

А кто говорил: долой гражданскую войну, да здравствует Учредительное собрание? Что же получилось теперь? Через кровопролитную гражданскую войну они пришли к тому, что власть вырвана из рук рабоче-крестьянского совета…[2305]

«Контр-революция нападает; меньшевики, правые эсеры, кадеты, постоянно крича о прекращении гражданской войны, постоянно готовятся к ней…» — комментировала петроградская газета распространенный лозунг своих противников[2306]. В то время, когда одни лидеры большевиков провозглашали призывы к гражданской войне, другие ответственные партийные работники обвиняли в ее начале своих противников.

Иногда и партийные активисты на местах открыто выдвигали лозунг гражданской войны. Возможно, подобная нарочитая откровенность была реакцией на пропаганду Комуча, который требовал ее прекращения. Так, Самарский подпольный комитет РКП(б) принял резолюцию, включавшую пункт: «Поддержать и развить проявление гражданской войны, не останавливаясь перед боевыми задачами для восстановления Советской власти в Самаре»[2307].

Отсутствие полной ясности в употреблении понятия гражданская война демонстрируют случаи, когда декларировалась его неприменимость. В июне в казанской газете большевиков неустановленный