Имя раздора. Политическое использование понятия «гражданская война» (1917–1918) - Борис Иванович Колоницкий

автор писал: «Началась „гражданская война“. Это опять-таки волчье название. Это была война не с гражданами, а с волками, война труда и капитала, война обездоленных с палачами»[2308]. «Волками» автор именовал представителей «класса мелкой интеллигенции», не пожелавших «уступить свои права без боя», — и потому он не признает слова гражданская война, исходящие из их уст. Перед нами один из редких случаев, когда большевики открыто заявляли об отказе от использования этого понятия для описания вооруженного противостояния. Но именно в Казани начиная с июля будет предпринято издание двух газет под названием «Гражданская война».

Среди известных нам листовок, вышедших в 1918 году, только одна имела заголовок «Гражданская война». Издательство ВЦИК предложило текст, получивший сравнительно широкое распространение благодаря перепечатке в «Правде» 11 августа (известна также публикация в газете Военного совета Северо-Кавказского военного округа 21 августа[2309]). Листовка демонстрировала расхожие приемы классовой риторики. В ней звучали обвинения «попам, генералам да капиталистам» в нарушении «мира» после Октябрьской революции и «объявления злой войны». Отличительной чертой текста стала высокая частотность и семантическая плотность использования этого понятия. Врагам приписывали, что они «вместо прежней войны — новую начали: войну гражданскую», указывалось, что они хотели добиться «в этой новой, гражданской, войне» своего классового господства. Обращение к рабочим и крестьянам завершалось призывом: «Гражданская война пусть закончится полной победой…» (выделено в оригинале. — Авт.) советской власти[2310].

Таким образом, к лету большевики применяли понятие гражданская война в политической пропаганде против Комуча, Народной армии и «контрреволюции» в целом. Вместе с тем далекий от единства «красный» лагерь пережил несколько внутренних кризисов, исход которых наложил отпечаток на дальнейшую трансформацию рассматриваемого понятия.

Выступление левых эсеров в дни V Всероссийского съезда Советов называется и «восстанием», и — в негативном смысле — «мятежом»[2311]. Попытка левоэсеровского руководства 6–7 июля оказать давление на ленинское правительство и заручиться поддержкой недовольных большевиков, выразившаяся в убийстве немецкого посла Мирбаха и взятии в заложники некоторых видных коммунистов, была подавлена относительно быстро и малой кровью[2312]. Под угрозой репрессий некоторые активисты партии левых эсеров ушли в подполье, а в отдельных регионах вступили в прямое военное противостояние с большевиками. Крестьянское восстание в Смоленской области 9 июля возглавили вернувшиеся со съезда Советов левые эсеры. Последние взяли на вооружение лозунги, присущие их оппонентам: «Долой Советскую власть», «Да здравствует Учредительное собрание»[2313].

10–11 июля в Симбирске вспыхнул мятеж М. А. Муравьева, командующего Восточным фронтом, который поддержал некоторые основные требования московского выступления левых эсеров и призвал, по утверждению местных большевиков, «идти с ним на Германию, а гражданскую войну прекратить»[2314]. Несмотря на драматичные последствия для многих активных «мятежников» (вплоть до расстрелов зачинщиков), нередко те левые эсеры, которые были готовы осудить руководителей «мятежей», продолжали сотрудничать с большевиками[2315].

В связи с выступлением левых эсеров понятие гражданская война использовалось в разных смыслах. Показательно «сообщение» 6 июля заведующего первой советской школы инструкторов полковой артиллерии, адресованное Н. И. Подвойскому. В нем заверения в верности Совету народных комиссаров соседствовали с таким пассажем:

Принимая во внимание, что пулеметы, огнеметы, бомбометы, траншейные орудия являются могущественным страшным орудием гражданской войны, я, как специалист, заведующий школой, слагаю с себя всякую ответственность на случай, если в результате такой политики теперешних комиссаров… школа выйдет на гражданскую войну[2316].

Было ли это попыткой перестраховаться? Оказать поддержку восставшим? Желанием скорректировать политику неких комиссаров? Во всяком случае, автор этого письма пытался использовать страх перед гражданской войной.

Обстоятельства планирования выступления были известны лишь части руководства партии левых эсеров, поэтому не удивляет отсутствие официальных заявлений от ее ЦК. Смысл покушения на Мирбаха разъяснялся в воззвании фракции ПЛСР на съезде Советов. С одной стороны, провозглашалось, что партия «вновь подняла разящий меч террора», с оговоркой: «Но уже крепко опираясь на революционные массы». С другой стороны, заявлялось, «что братоубийственная вооруженная борьба большевиков и л. с.-р.» выгодна только «контрреволюции». Наконец, воззвание завершалось призывом к рабочим и крестьянам «защищаться», поскольку «мира нет. Идет война со всех сторон»[2317]. Отвергая обвинения в разжигании «братоубийственной» войны с большевиками, делегаты съезда вновь напомнили о своей позиции по Бресту. «Мы не хотим пролития братской крови. Мы зовем товарищей большевиков идти вновь вместе с нами по пути социалистической революции», — гласило обращение ЦК партии левых эсеров к железнодорожникам[2318].

В Петрограде левые эсеры были подвергнуты разгромной критике. «Не плакаться надо, что в деревню, наконец, пришла классовая борьба, а радоваться, что деревня, наконец, начинает дышать воздухом гражданской войны», — заявил Зиновьев, проявлявший особую непримиримость по отношению к бывшим союзникам[2319].

Газета Казанского Совета, в котором, наряду с большевиками, значимую роль играли левые эсеры, оценила действия их московских однопартийцев негативно: они «подняли мятеж против советской власти» и «бросили Россию в бездну ненужных испытаний»[2320]. В том же номере было опубликовано обращение местного советско-партийного руководства, в котором звучали призывы к дисциплине и спокойствию, дополненные лозунгами: «Да здравствует война против буржуазии! Да здравствует гражданская война!»[2321]

В официальном сообщении в «Правде» июльские события именовались «мятежом» и «восстанием», а главной угрозой называлось вовлечение России в новую войну с Германией. Употребление фразы «захваченные в плен» указывало на военный аспект конфликта[2322]. В постановлении образованной СНК «особой следственной комиссии» событие провозглашалось «контрреволюционным выступлением»[2323]. Редактор «Правды» Н. И. Бухарин, оценивая «смысл событий», свел его к «бунту хозяйственного мужичка против бедноты и городского пролетариата»[2324]. Ни в «Правде», ни в «Известиях» понятие гражданская война в связи с выступлением левых эсеров практически не использовалось, но провинциальная советская печать, подобно смоленской «Звезде», могла задаваться вопросом «Будет ли война с Германией?». Для них это был «вопрос, который Дамокловым мечом висит над головой трудящихся», признающих, по заверениям газеты, «только классовую борьбу, с ее апогеем — гражданской войной…»[2325].

Муравьев, по разным версиям застрелившийся или убитый, был посмертно назван большевиками «Бонапартом», «предавшимся англо-французским империалистам»: такие оценки содержались в обращении председателя Симбирского губисполкома И. М. Варейкиса, командующего Восточной армией М. Н. Тухачевского и военкома Гольдмана. Муравьев обвинялся в том, что он принял «решение поднять гражданскую войну, натравливая рабочих на рабочих и крестьян на крестьян у нас в Симбирске»[2326].

9 июля, вскоре после подавления «мятежа», Троцкий в докладе на съезде Советов использовал понятие гражданская война для описания кризиса: «Мирные обыватели и мирные граждане подвергались риску расстрела, события вовлекали их в гражданскую войну…»[2327] В своем заключительном слове наркомвоен также открыто говорил о стремлении избежать конфликтов с политическими союзниками: «То, что сегодня — разногласие, недоумение, то