Вечный день - Юлиус Фучик

едва различил распластавшиеся на земле фигурки притаившихся бойцов роты. Значит, Дросик успел уже подтянуть остальные взводы… Если через десять-пятнадцать минут мы не сумеем форсировать реку и подавить ближайшие пулеметы и минометы, то немцы всех нас перебьют.

«Форсируй вплавь!» Автоматчики, возможно, и сумеют, но поддерживающие нас подразделения со своим тяжелым снаряжением вряд ли… Не очень-то веселая перспектива для моих ребят! Здесь их всех до одного перебьют, там унесет течение, могут утонуть. Не закрою же я их собой от этих чертовых снарядов, не перенесу же через реку на руках! Перед нами — Нейсе. Быстрая, бурлящая от взрывов, неприступная… Но что это? Я увидел, как в брызгах воды мелькнуло несколько конфедераток. Чьи-то руки дергали поблескивавший стальной трос. Это Людвик с саперами строили временную переправу. Я увидел и капрала с пулеметом. И тут огромный фонтан воды заслонил их от меня. Мелькнул подбитый гвоздями сапог, течение понесло с собой сапера. Вдруг где-то совсем рядом со мной раздался короткий свист и сильный грохот. Что-то ударило меня в спину чуть выше ремня. На минуту я оцепенел… Осколок, черт возьми! Почувствовал, как рубашка пропитывается кровью. Стряхнул с себя грязь и услышал голос связного:

— В полевую сумку попал… Вон какая дыра, бумаги порвало.

Протяжный крик заглушает его слова:

— Ноги оторвало!.. О боже мой, мои ноги… — Это выл Скверчиньский. Он приподнялся на локтях, открыл рот и смотрел обезумевшими от страха и боли глазами. При этом то и дело дергал «оторванными» ногами.

— Передай пулемет командиру отделения и ползи на перевязочный пункт! — громко крикнул я ему.

Скверчиньский сбросил с себя сумки с дисками, вскочил и побежал наискось по простреливаемой пулями лужайке. Где-то неподалеку от него разорвался снаряд, но Скверчиньский поднялся и помчался дальше, к траншее.

Стоявший возле прибрежной ольхи сапер махнул нетерпеливо рукой. На той стороне, прямо из воды, загрохотал пулемет капрала. Людвик забил сваю и закрепил трос.

— Внимание! — крикнул он вдоль цепи. — Пулеметы, огонь! Первое отделение, начинай форсирование!

Побяжин мгновенно поднял своих бойцов. Они побежали перебежками. Падали, залегали. Перед ними вздымались фонтаны грязи, стена огня… Грохот… Свист… Истинный ад! Бойцы прижимались к земле, пряча головы за кочками травы…

— Второе отделение… вперед! — крикнул я.

Капрал Середа схватил ручной пулемет Скверчиньского и щелкнул затвором.

— Второе отделение, вперед!

Ребята неуверенно подползли к нему, по нескольку человек втиснулись в одну воронку. Боялись подняться. Связной дрожал, прижавшись к моим ногам. Бойцы из первого отделения пятились назад как раки. Побяжин прохрипел у меня над ухом:

— Перебьют всех, папаша! Не пройдем!..

От жалобного стона умирающего сапера таяла солдатская отвага:

— Братцы… пристрелите меня… О боже мой!.. Братцы, пристрелите!..

Лица моих бойцов позеленели. Полные отчаяния, умоляющие глаза смотрели на меня будто с упреком: «Так делай же что-нибудь, спасай нас!..»

О боже мой! Полжизни не жалко, лишь бы не быть сейчас командиром. Но ведь ребята сами не пойдут вперед. Они сбились в небольшие кучки, словно искали себе товарищей по смерти. Некоторые жались ко мне, а связной даже засунул голову под мою плащ-палатку. Я вспомнил партизанскую поговорку: «Эх, раз родыла маты, раз треба помираты…» И вдруг сбросил с плеч плащ-палатку, вскочил и не узнал собственного голоса:

— За мной, ребята!

— За мной!.. За мной!.. — как эхо, раздались крики командиров отделений, потонув в грохоте гранат.

Я бежал, перепрыгивая воронки, по кочкам, проваливаясь в болото, и наугад стрелял в дымовую завесу на противоположном берегу. Услышал голос Жарчиньского, подававшего какие-то команды, тарахтение его «максимов» и грохот поддерживавших нас минометов. До берега оставалось рукой подать. Сапер, прижавшийся к земле под ольхой, кричал что-то, показывая на трос… Я наконец обернулся. Молодцы, ребята! Поднялись! Мы надвигались на врага как ураган, изрыгая огонь автоматов. Позади меня бежали Середа с ручным пулеметом и связной с гранатой. Вот мы в воде. Хватаем руками трос. Сильное течение валит с ног, обвивает вокруг тела шинель. Холодная вода, вся в пузырьках от пуль, доходит до самых плеч. Тяжелая, ледяная волна накрыла меня с головой. Вода проникла за воротник. Ребята передвигались гуськом. Только головы и руки торчали над тросом…

— Быстрее, быстрее! — помахал я им автоматом. Немецкий берег, едва видный в дымовой завесе, то и дело озарялся взрывами. Это расположенные на склоне высоты танки вели огонь прямой наводкой, поддерживая пехоту. Осталось двадцать метров, десять… Сзади кто-то вскрикнул. Дрогнул трос. Еще раз. Снова послышался чей-то стон. Потом бульканье… Раненых уносило течением. «Быстрее, быстрее!..» Под ногами скользили камни. Плывущие трупы тех, кто форсировал реку выше, будто хватают тебя за ноги. Тина тоже мешает двигаться, тащит назад…

На берегу наполовину в воде лежал Людвик и тяжестью своего тела придавливал сваю с закрепленным тросом. В окровавленной, вытянутой вперед руке он держал пистолет. Рядом на пустых пулеметных лентах лежал капрал. Лицо его было перекошено в смертельной гримасе. Возле него валялся пулемет. Его раскаленный кожух еще дымился.

Тяжело дыша и выплевывая изо рта воду, бойцы вылезали на берег и прятались за малейшим укрытием. Я взглядом пересчитал их… Боже мой, как мало!

— В цепь! Гранаты к бою! Вперед! Вперед! — Мы побежали широким шагом. С шинелей стекала вода. Они давили на плечи, будто свинцовые, сковывая движения. Колючая проволока цеплялась за полы, путалась в ногах, в глазах мелькал огонь пулеметов.

— Гранатами их, ребята! Вперед! На штурм!

Грохот взрывов заглушил трескотню пулеметов. Протяжное «ура!» глухо отдалось в ушах. Беспрерывно стучали автоматы. С криком, не слыша собственных голосов, мы ворвались в немецкие окопы.

Повсюду валялись изуродованные трупы гитлеровцев. Спрятавшиеся в нишах раненые неуклюже поднимали руки, умоляя взглядом пощадить их. Нам преградили дорогу «козлы» из колючей проволоки. Мы подняли их стволами автоматов и выбросили наверх. Расчистили себе путь гранатами и сразу же кинулись в дым, стараясь добежать до следующего изгиба траншеи. Куда ни взглянешь — всюду сильно разветвленные и уходящие далеко в глубину траншеи высотой в человеческий рост. Пулеметные гнезда с внутренней обшивкой из ивняка были оборудованы как бонбоньерки — блиндажи. Некоторые лишь слегка пострадали от огня нашей артиллерии. А где же остальные фрицы? Ага, убежали от нас лабиринтом траншей, заваливая проходы «козлами», прячась в окопах, как крысы.

— Выкуривайте их гранатами, ребята!.. И вперед, вперед! Побяжин, возьми влево. Направление — на деревню! — крикнул я.

Несколько бойцов попытались выбраться на поверхность, но тут же спрыгнули назад в окопы. Немецкие пулеметы вели огонь с флангов и фронта.

— Не вылезать, убьют! — предостерег Брачковский и бросился в боковой коридор, откуда доносились выстрелы, крики и возня. Впереди тоже