Вечный день - Юлиус Фучик

стягиваются на холме, над самой плотиной. «Брно не будет сдан» — так самонадеянно решил генерал Шернер, последняя надежда фюрера — худой сморчок с Железным крестом на морщинистой шее… Над головой топот ног, в домике Шикулы то и дело звонит телефон. В дверях подвала снова появился розовый шрам.

— Нам необходимо укрытие. Очистить!

Шикула холодно посмотрел на него своими голубыми глазами из-под поседевших бровей.

— Куда же мне деться с семьей?

Шрам стал багровым.

— Я приказал — очистить! Also los![50]

Рука в кожаной перчатке словно невзначай передвинула на поясе кобуру пистолета.

С первого дня, когда начали строить плотину, Шикула работал тут мастером. Он сросся с ней, с этой плотиной. А теперь что же, бросить ее?.. Под грохот зениток он с семьей, захватив лишь самое необходимое, перебрался вниз, в самое сердце плотины — контрольную штольню. Они кое-как устроились в низком, узеньком и сыром коридоре. С потолка сочится вода. Над головой у них десятки метров бетона, но даже эта огромная толща подрагивает, когда зенитные батареи над плотиной открывают огонь по советским самолетам-разведчикам. Разве усидишь в этом темном коридорчике, когда такое творится там, снаружи?.. Шикула крадется наверх, ползет по крутой тропинке и, укрывшись в зеленых весенних кустах, оглядывает плотину. Еще два грузовика остановились перед его домом, солдаты выгружают из них какие-то подозрительные ящики. Поблескивают на солнце кирки и лопаты, на проезжей части плотины громоздятся камни, вынутые из мостовой. У смотрителя пересохло в горле: противотанковые мины!

Через час проезд через плотину был заминирован; «мертвоголовые» уложили брусчатку на место, аккуратно засыпали песком все щели, подмели пыль… Даже тот, кто знает эту дорогу, ничего не заметил бы!.. Другие эсэсовцы опускали мины на веревках под воду вдоль тела плотины. Шикула — единственный тайный свидетель, который знает о смертельной опасности, грозящей советским танкам и всей плотине…

В голове его лихорадочно проносятся мысли, сжимается сердце… Ночью он вывел семью из штольни, жена и дочери ползком пробрались следом за ним в здание гидростанции. С остатками еды и тремя одеялами они укрылись в самом глубоком месте под турбиной. Ведь и штольня могла бы превратиться теперь в их семейный могильный склеп!

Следующее утро застало Шикулу в зарослях кустарника… Какое-то непонятное серое пятнышко медленно движется вдали по шоссе за голубым зеркалом озера. Он направляет туда свой старый бинокль и вдруг роняет его. Снова схватив бинокль трясущимися руками, Шикула долго пытается отрегулировать резкость. У него дрожат губы как у ребенка, готового заплакать: красная звезда сияет на стальной башне танка, пятиконечная красная звезда!.. Сумасшедшая, немыслимая радость заполняет все его существо, сдавливает горло. Он прижимает руку к сердцу, бешено бьющемуся в груди… Вот так оно, наверное, разрывается, когда человек умирает от счастья! Шесть лет ждал он этой минуты, он и миллионы других, и наконец дождался, дождался! Выскочить бы сейчас из укрытия и запеть, закричать, заорать, пройтись на руках, что ли!.. Но он должен сидеть здесь неподвижно и тихо — ведь плотина и оба берега под прицелом немецких автоматов. И вдруг словно мороз пробрал его до костей: русские танки въедут на плотину — никто не знает, что она заминирована! Советские танки, плотина, станция — все взлетит на воздух, и вода гигантской волной хлынет в Брно, уничтожая, сметая все на своем пути: мосты, сады и дома, наши чешские дома! Этого нельзя допустить, боже сохрани, это не должно случиться!

И когда советский танк, повернув башню, спокойно начал стрелять через озеро по зенитной батарее около плотины, вызывая на себя ответный огонь, Шикула пополз меж кустов вниз, вдоль ограды гидростанции… Оглушительно рвутся снаряды, едкий дым бьет в ноздри, проникает в легкие. Но пули страшны лишь трусам, ведь смелых они щадят… Согнувшись, он перебегает от куста к кусту, потом опять ползет по земле, помогая себе локтями, и снова неподвижно лежит в придорожной канаве. Он весь в грязи, и все-таки ему кажется, что за спиной у него — крылья.

Шикула и сам с трудом поверил, что добрался до цели, когда наконец оказался в городе и нажал дверной звонок под медной дощечкой с надписью: «Ладислав Долничек»… Хороший парень, партизан, член их подпольной ячейки…

— Наши танки уже на правом берегу! Беги навстречу русским! Предупреди их, что нельзя въезжать на плотину — она заминирована! Пусть пошлют сюда солдат, нужно спасать плотину!

Он благополучно добрался назад к гидростанции, спустился к своим, в камеру под турбиной, и, наскоро проглотив кусок черствого, еще «протекторатского» хлеба, снова занял свой «наблюдательный пункт»… Из окон его дома, из мастерской торчали стволы автоматов, в воротах стоял тяжелый пулемет, на дворе — минометы. Как видно, немцы собирались здесь закрепиться…

Он лежит с биноклем в руке. Идет время, ничего не происходит; лишь земля сотрясается от разрывов. Бесконечно тянутся часы… Может быть, связной не дошел? Ведь здесь давно уже должны были появиться советские солдаты, чтобы отбить у немцев плотину… Танки скапливаются на шоссе за озером. Если они ринутся на плотину — конец всему! Шикула чувствует, что теряет голову, он то и дело смотрит на часы: время неумолимо уходит, а в бинокль не видно даже малейших признаков того, что русскими получен его сигнал.

Батарея усилила огонь, бьют по деревне. Он увидел, как колонна танков с красными звездами на башнях пришла в движение и направилась к плотине. Он встал на колени, обхватил пальцами пересохшее горло… Товарищ Ладя не дошел… От напряжения кровь прилила к вискам, голова раскалывалась. Мучительно ясно он сознавал, что необходимо что-то сделать. Нельзя сидеть здесь и ждать сложа руки, когда на его глазах советские танки вместе с плотиной взлетят в воздух… Ладя не дошел, где же найти другого связного?

Бледный, холодея до кончиков пальцев, сидел он в своем укрытии… И все-таки… Все-таки есть ведь еще один связной! Он окинул взглядом лежавший перед ним склон. Кое-где на нем росли кусты. Метров десять придется пробежать, чтобы достичь верхнего края и скрыться за ним. Он спиной чувствует дула автоматов, лихорадочно шарит глазами по склону холма… Это безумие… Мама, дочки, поймите, я не смог бы потом смотреть вам в глаза, если сейчас… если я этого не сделаю… А может, «мертвоголовые» в окнах дома сейчас не следят, именно сейчас, в эти секунды?

Он положил бинокль на траву и рывком бросился наверх по склону.

Они следили. Позади, из окон его собственного дома, ударили автоматы. Он продолжал бежать. Что-то толкнуло его в спину, и сразу же одеревенели ноги. Падая, он инстинктивно повалился назад и, перевернувшись,