Вечный день - Юлиус Фучик

коленях, опершись рукой на раскрытый замок. Находившиеся на бруствере орудия отчетливо вырисовывались на фоне сверкающего зарницами неба. Молчаливые, черные и страшные, а вокруг — тела погибших артиллеристов. Дым окутал окопы, откуда доносились стоны раненых. Пулеметы натруженно хрипели и выплевывали из глушителей языки пламени. Снова донесся рев и вой немецких ракетных минометов. Воздух наполнился скрежетом, в траншее хлопали взрывы. Разместившиеся поблизости от меня пулеметы неожиданно умолкли. Перепрыгивая через раненых и убитых, я побежал туда. За первым же изгибом траншеи увидел бледного как полотно Масловского. Он опирался о стенку окопа и что-то с усилием шептал.

— Сержант, что с вами?

— Ранен, поручник… в грудь, осколком… Ой, задыхаюсь, черт возьми, помогите… — И он попытался снять вещмешок.

— Санитар! Санитар! — крикнул я, расстегивая ему шинель. Тотчас же появился Липка. Руки его до самых локтей были перепачканы кровью.

— Воцянец убит… Шестеро ранены, но все время поступают новые. Немцы нащупали наши пулеметы! — выпалил он одним духом и, обрезав ножом лямки у вещмешка Масловского, распахнул ему шинель на груди.

Я побежал дальше. Когда влетел в окоп Зайковского, то сразу увидел подносчика с размозженной головой. Поджав колени к подбородку, он будто спал, опершись локтем на сумку с запасными дисками. Зайковский лежал на разрушенном бруствере окопа. Одно плечо у него было раздроблено, а грудь разорвана осколками. Зубами и здоровой рукой он пытался вставить новый диск в пулемет. Я схватил его за пояс.

— Зайковский! Ты ранен! Отправляйся на перевязочный пункт.

Зайковский бросил на меня взгляд обезумевшего от боли человека. Кровь струилась у него изо рта и капала на затвор. Он с трудом пробормотал:

— Идут… Сдохну, но не пропущу!

Я взглянул на тот берег. Темные фигурки немцев вылезали из окопов и бежали куда-то в сторону. Я остолбенел. Контратака? Нет, они покидали разрушенные траншеи. Очередь, выпущенная Зайковским, привела меня в чувство. Справа в двух шагах от меня стоял, уткнувшись стволом в песок бруствера, «максим». Я подбежал к нему, но услышал чей-то стон. Когда наклонился, увидел Жарчиньского. Оглушенный, с отсутствующим выражением лица, он тряс головой и что-то бессвязно кричал. Возле пулемета лежали мертвые бойцы. Сбоку стрекотали автоматы, доносились громкие команды Побяжина и Середы. Их отделения непрерывно стреляли через реку. На том берегу все больше появлялось бегущих в панике фигурок. Я быстро оттащил труп наводчика и, схватившись за ручки «максима», проверил, вставлена ли лента, а затем навел ствол на разбитую нашей артиллерией линию обороны гитлеровцев. Отброшенная взрывом земля закрыла цель. Я водил из стороны в сторону ствол пулемета.

— Пан поручник, подождите! — прошептал связной и выскочил на бруствер.

— Вернись, идиот! Подстрелят! — крикнул я.

— Сейчас, сейчас, только отгребу… — Он отбросил саперной лопаткой землю от ствола и спрыгнул в окоп. Целясь, я задел локтем лицо мертвого наводчика и почувствовал липкую, еще не застывшую кровь на ручках пулемета. А там, в ста метрах, были те, кто убил его… Убегают, уходят от нас безнаказанно!.. В этот момент я вдруг понял Зайковского. Меня охватила какая-то дикая жажда мести. Я ловил на мушку прыгающие фигурки и нажимал на гашетку. «Максим» строчил ровно, реагируя на малейшее движение руки, и плотной лентой пуль накрывал цель.

— Вот это да! Валятся как подкошенные! Еще, пан поручник, еще! — подбадривал меня связной и подпрыгивал от радости.

Я стиснул зубы. Пулемет в моих руках дрожал как живое, разумное существо. Бил быстро, ровно, даже весело.

Артиллерийская канонада продолжалась изнурительно долго. Четыреста двадцать орудий без устали грохотали на двухкилометровой полосе нашей дивизии. Взрывы на той стороне вновь переместились немного в тыл противника.

— Приготовиться! Спускаю лодки! — крикнул мне Людвик, высунувшись из окопа и подняв вверх руку. — Саперы! К лодкам… бегом марш!..

И сразу несколько десятков бойцов побежали, пригнувшись, к спрятанным в перелеске на болотистой лужайке лодкам, моментально сбросили маскировку, взвалили их на плечи и устремились к реке. Берег маячил в лавине разрывов. Людвик, обогнав бойцов, крикнул, махнув пистолетом в руке:

— Вперед! Вперед!

Саперы, ускорив бег, исчезли в огне… Мы видели, как взлетели во все стороны обломки лодок и на их бортах повисли изуродованные тела бойцов. Кровь, как смола, стекала по кускам светлого дерева. Оставшиеся в живых саперы уткнулись в землю, спасаясь от смертоносного града осколков. Только Людвик в распахнутой шинели и с непокрытой головой продолжал бежать среди взрывов. Вот он схватил за плечо капрала, припавшего в воронке от снаряда к прикрывавшему переправу пулемету, и что-то крикнул ему в ухо. Тот потащил пулемет вперед. В это время ему в помощь подполз второй сапер. Третий боец мчался вдоль берега с мотком стального троса в руке. Вот поднялись еще несколько бойцов и под прикрытием перелеска побежали к берегу.

Наша артиллерия неожиданно смолкла. От наступившей тишины зазвенело в ушах. Потом послышалось тарахтение пулеметов. Немецкие снаряды вновь один за другим начали рыть землю перед нами.

Сзади донесся раздраженный голос Дросика:

— Вальдемар, вперед! Вперед!.. Не давай им опомниться!

Бойцы с нервно напряженными и бледными лицами смотрели на меня, ожидая приказа. А впереди гудел огневой заслон из цепи взрывов, загораживая от нас реку и весь мир. Но мы должны, обязаны были форсировать Нейсе! Где? Вон там, под прикрытием кустарника на болотистой лужайке…

— Внимание! — Я поднял вверх автомат. — Первое отделение — направляющее! Побяжин! В те кусты и оттуда на берег! Отделения, перебежками марш!

В нескольких шагах от берега нас прижал к земле огонь минометов и пулеметов. Мы залегли на краю болотца. Мины падали сверху как град, обдавая нас грязью. Мы сгребали ее руками перед собой, пряча головы за эти смехотворные укрытия, переползали в свежие, еще дышавшие огнем воронки от снарядов, которые быстро наполнялись водой. Сквозь грохот взрывов и свист осколков прорвался душераздирающий стон:

— Братцы, спасите!.. Братцы!..

На лужайке между нами и рекой лежал молоденький сапер. Шинель была порвана, брюки стали бордовыми от крови, култышки ног вывернуты…

— Братцы!.. О боже мой, братцы… Спасите… — протягивал он к нам свои мертвенно-бледные, выпачканные в грязи руки. Кто-то из ребят вскочил, побежал к нему, но вдруг споткнулся, упал и застыл неподвижно…

— Подожди, потерпи еще немного, сынок. Скоро тебя заберут санитары! — крикнул я ему.

Мы громко клянем фашистов, стараясь не смотреть на умирающего сапера. Скверчиньский вслух молился.

Сзади неожиданно близко и отчетливо раздался крик Дросика:

— Вальдемар! Ты почему залег, черт тебя побери? Проскочи через заградительный огонь и форсируй вплавь! Вперед! Вперед! Иначе получишь пулю в лоб! — отчаянно умолял он.

Я обернулся… Дросика не увидел, но в кустах позади нас