Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн

Если у кого-либо осталось еще какое-нибудь сомнение относительно сравнительных достоинств английского и французского флотоводцев, то последние дни кампании должны все окончательно разъяснить. Хьюз объяснял свой уход с поля битвы большим числом больных и недостатком воды. Но ведь затруднения Сюффрена [257] были столь же велики, а если за ним было преимущество владения портом Тринкомали, то достаточно вспомнить, что недавно этот порт был английским, а Сюффрен добыл его превосходством своей стратегии и энергичными действиями. Далее, тот факт, что с пятнадцатью кораблями он принудил восемнадцать кораблей противника снять блокаду, освободил осажденную армию, усилил свой экипаж и выдержал решительный бой, производят впечатление, которое не следует умалять в интересах истины [258]. Полагаю, самоуверенность Хьюза была сильно поколеблена предшествовавшими встречами с Сюффреном.

Хотя вести о мире, сообщенные де Бюсси, опирались только на неофициальные письма, они все-таки были слишком положительного характера для того, чтобы оправдать продолжение кровопролития. Представители правительств враждебных держав в Индии начали переговоры, а боевые действия прекратились 8 июля. Два месяца спустя дошли до Сюффрена, бывшего тогда в Пондишери, и официальные депеши. Его собственные слова, сказанные по этому поводу, заслуживают цитирования, так как они показывают тяжесть, которая легла ему на душу после всех благородных испытаний: «Хвала Господу за мир! Ясно, что в Индии все было бы потеряно, пусть мы могли взять верх, а потому я жду приказаний с нетерпением и сердечно прошу, чтобы мне позволили уехать отсюда. Одна только война может сделать переносимой утомительность здешней жизни».

Шестого октября 1783 года Сюффрен отплыл из Тринкомали во Францию, остановившись на пути на Иль-де-Франсе и у мыса Доброй Надежды. Путешествие на родину сопровождалось непрерывными и сердечными овациями. В каждом посещенном порту ему оказывали самое предупредительное и дружелюбное внимание со стороны людей всех классов и всех наций. Особенно радовало чествование, устроенное английскими командирами. Так и должно было быть: никто не имел такого бесспорного права, как они, оценивать в нем воина. Ни в одном столкновении между Хьюзом и Сюффреном, кроме последнего, у англичан не было более двенадцати кораблей, а между тем шесть их командиров положили жизнь в упорной борьбе с этим противником. Когда Сюффрен достиг мыса Доброй Надежды, отряд из девяти кораблей Хьюза, возвращавшихся с войны, стоял на якоре в гавани. Командиры этих кораблей – с храбрым коммодором Кингом с корабля «Эксетер» во главе – горячо приветствовали адмирала. «Добрые голландцы приняли меня как своего спасителя, – писал Сюффрен, – но из почестей, которыми меня баловали, ни одна не польстила мне более, чем признание моих заслуг и уважение, засвидетельствованные англичанами, находящимися здесь же». По прибытии домой его осыпали наградами. Оставив Францию капитаном, он возвратился контр-адмиралом; немедленно за тем король учредил четвертую вакансию вице-адмирала, специально для Сюффрена, занимавшего должность до самой смерти, после чего вакансию упразднили. Эти почести были завоеваны им лично, воздавали дань его неутомимой энергии и гению, которые он выказывал не только в боях, но и в той стойкости, какой характеризовались все его действия в затруднительном положении и какая неизменно возносила его до высот среди всех затруднений, порожденных непрестанными нуждами и неудачами.

Как в общем ведении операций, так и на поле битвы под огнем неприятеля величавая решимость была отличительной чертой Сюффрена; если соединить ее с ясным и безусловным убеждением в необходимости преследовать и громить неприятельский флот, мы получим главные, пожалуй, качества, отличавшие его как воина. Упомянутое убеждение было светом, им руководившим, а величавая энергия – духом, его поддерживавшим. Как тактик, от которого требуется умение добиваться единообразия и стройности действий и маневрирования кораблей эскадры, он часто оказывался несостоятельным и, вероятно, сам допустил бы, даже с некоторым презрением, справедливость критики с этой стороны. Так это или нет, он всегда характеризовал тактику – подразумевая здесь тактику элементарную, или эволюционную, – как маску робости, и в его действиях было что-то такое, что делало это определение правдоподобным. Но этакое презрение не безопасно даже для гения. Способность кораблей маневрировать с соблюдением единообразия и точности слишком необходима для развития полной силы эскадры, чтобы относиться к ней пренебрежительно; она существенна именно для такого сосредоточения усилий в бою, которого Сюффрен верно желал, но об обеспечении которого он нечасто заботился в предшествовавших диспозициях. Как ни парадоксально, справедливо утверждение, что только флоты, способные совершать регулярные движения, сумеют вовремя отрешиться от них; только от командиров, которых практика в учебных маневрированиях ознакомила с переменными фазами боя, можно ожидать способности с готовностью и умело воспользоваться надлежащим случаем для независимых действий на поле битвы. Хоу и Джервис должны были проложить путь для успехов Нельсона. Сюффрен же ожидал слишком многого от своих командиров. Он имел право ожидать большего, однако вовсе не того быстрого понимания положения и не той крепости нервов, которые даются человеку – за исключением лишь немногих баловней природы – лишь по результатам практики и опыта.

Тем не менее он был весьма выдающимся человеком. Если принять в соображение все его недостатки, за ним все-таки останутся героическая твердость духа, отсутствие страха перед ответственностью, готовность рисковать, быстрота действий и гений, который безошибочно привел его к отрешению от традиций отечественного флота и к обеспечению за последним под его командой той главной роли, какая приличествует военному флоту, того наступательного образа действий, который приводит к обладанию морем через уничтожение флота неприятеля. Отыщи Сюффрен в своих помощниках такую же подготовку, какую нашел Нельсон в командирах своих эскадр, то не приходится сомневаться в том, что он уничтожил бы эскадру Хьюза, пока та была слабее французской, т. е. прежде, чем к ней подоспели бы подкрепления; а с уничтожением английского флота едва ли мог бы устоять и Коромандельский берег. Какое влияние это оказало бы на судьбу полуострова или на условия мира, о том, разумеется, можно лишь догадываться. Сам Сюффрен надеялся, что итогом торжества Франции в Индии станет славный для нее мир.

Никаких дальнейших случаев отличиться на войне Сюффрену больше не выпало. Остаток жизни он провел на почетных должностях на берегу. В 1788 году, когда опять возникли недоразумения с Англией, его назначили командовать большим флотом, вооружавшимся в Бресте; но, не успев даже выехать из Парижа, он умер скоропостижно 8 декабря, на шестидесятом году жизни. Кажется, тогда не было никаких подозрений в насильственности его смерти, так как он был человеком чрезмерно тучным и апоплексического темперамента, но много лет спустя распространился слух, по-видимому небезосновательный,