Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон

мир без учета интересов Пруссии, они согласились отправить в Париж дипломата и принять в ответ французского представителя. Тем временем давно запланированная экспедиция Питта против Бель-оль-ан-Мера продолжалась. К тому времени, когда посланники начали излагать соответствующие позиции своих правительств в Париже и Лондоне, остров уже находился в руках Великобритании после кампании, ставшей еще одним примером сотрудничества между армией и флотом, которое стало характерным для военных действий при Лигонье и Энсоне[627].

Беллейсль был не просто дипломатической контрой, которую можно было выторговать в обмен на Минорку или те части прусской Рейнской области, которые завоевала Франция. Возрождая свою старую военно-морскую стратегию, Питт предполагал, что Беллесль станет плацдармом, с которого можно будет совершать прибрежные рейды, чтобы снять давление с Фердинанда, заставив французов сосредоточиться на обороне побережья. Таким образом, хотя захват острова, который находился менее чем в двадцати милях от побережья Бретани, потряс французский двор, он также напугал Ньюкасла, Бьюта и других членов британского министерства, которые были склонны к мирным переговорам. Они опасались как роста популярности Питта, так и перспективы того, что новые поражения заставят Францию в отчаянии искать союза с Испанией — а ведь было немало признаков того, что Мадрид будет рад такому соглашению. Однако Питт, отнюдь не опасаясь затягивания войны, казалось, даже приветствовал его. Как хорошо знали его коллеги по кабинету, его военные цели росли с каждой победой; они опасались, что он откажется заключать мир до тех пор, пока сможет продолжать наращивать британскую военную и торговую мощь. У них были все основания опасаться, что он решит, что испанские колонии тоже созрели для захвата, и найдет в воинственности Испании лишь некое извращенное благословение[628].

Надменный прием, оказанный секретарем Юга посланнику Франции по вопросам мира, казалось, лишь подтвердил опасения Бьюта и Ньюкасла. Несмотря на объявленную французами готовность отдать большую часть своей американской империи, Питт настаивал на том, что не заключит мир, пока они не откажутся от своих прав на рыбный промысел Ньюфаундленда, и это требование не подлежало обсуждению. Это было сделано не только и даже не столько потому, что французский рынок трески обеспечивал ежегодную торговлю на 500 000 фунтов стерлингов — сумму, превышающую всю пушную продукцию Канады. Скорее потому, что каждый стратег XVIII века считал аксиомой, что большой рыбный промысел — это «питомник моряков», а значит, крайне важен для содержания значительного военного флота. Питт, по сути, требовал от французов не только отдать большую часть своих колоний, но и предать себя британской торговой монополии и отказаться от восстановления военно-морской мощи, тем самым навсегда отдав свою международную торговлю на милость Великобритании[629].

Практически все члены кабинета, кроме Питта, считали это безумием, приглашением превратить Британию в международного изгоя в послевоенное время. Как заметил Ньюкаслу герцог Бедфорд (в последнее время лорд-лейтенант Ирландии, а теперь член кабинета без портфеля), гамбит Питта на верховенство «будет так же опасен для нас, как и для Людовика XIV, когда он стремился быть арбитром Европы, и может привести к большому союзу против нас». Более того, это вызвало глубокие разногласия в кабинете, остановило переговоры и окончательно объединило всех важных министров против возвышенно беспечного Питта[630].

Тем временем испанский двор начал беспокоиться, что Франция продает интересы Испании, и пообещал Шуазелю официальный союз, если тот воздержится от заключения сепаратного мира. На самом деле Шуазель, глубоко преданный идее восстановления французского могущества, не собирался соглашаться на мир на условиях Питта и охотно воспользовался предложением Испании. Альянс, заключенный в Париже 15 августа, получил название «Семейный договор», поскольку подписавшие его стороны представляли две ветви династии Бурбонов. Он имел форму оборонительного взаимного обещания, что Испания и Франция будут улаживать свои разногласия с Великобританией сообща. Подписанты не прилагали особых усилий, чтобы скрыть его положения, но они позаботились о том, чтобы не обнародовать существование секретной конвенции, которая сопровождала его. Этот документ обещал, что если война не закончится к 1 мая 1762 года, то Испания вступит в военные действия в качестве союзника Франции[631].

Испанцы надеялись, что Семейный договор сделает Великобританию благоразумной, а конвенция — решительной Францию. Только последняя надежда имела хоть какую-то перспективу на осуществление. Заключение франко-испанского союза положило начало последней тщетной фазе мирных переговоров, в которой ставки были высоки как никогда, а вопрос о правах на рыбную ловлю — теперь, когда в него должны были быть включены и испанские требования, — стал еще менее поддаваться решению. К середине сентября Питт стал настойчиво требовать превентивного объявления войны Испании. В перехваченном письме испанского посла в Париже своему коллеге в Лондоне говорилось о том, что секретный протокол Семейного договора предусматривает, что военный союз вступит в силу после прибытия флота с сокровищами из Нового Света. Это, по мнению Питта, могло означать только то, что испанцы намерены вступить в войну. Если война с Испанией неизбежна, то чего можно добиться, выжидая? Но коллеги Питта по министерству не собирались втягиваться в разрастающийся конфликт под потоками красноречия. Некоторые, например Бьют и Бедфорд, выступали против объявления войны Испании по дипломатическим соображениям, поскольку победа в таком конфликте угрожала бы балансу сил. Другие, включая Энсона и Лигонье, сомневались в способности флота и армии противостоять новому врагу и отказывались по стратегическим соображениям. Ньюкасл, опасаясь, что колебания на рынках ценных бумаг в мае и июне предвещают более серьезные проблемы, не согласился по финансовым соображениям[632].

На заседаниях кабинета 15 и 18 сентября только Ричард, граф Темпл, лорд тайной печати и шурин Питта, поддержал требование Великого Коммонера о немедленном объявлении войны. Остальные министры согласились усилить Карибский и Средиземноморский флоты, но хотели попытаться выкупить Испанию из союза, предложив вывести британские лесорубы с побережья Гондураса — значительная уступка в давнем споре между Лондоном и Мадридом. На заседании 15 сентября стало ясно, что кабинет министров не будет запугивать. Поэтому в отчаянии на следующем заседании Питт и Темпл представили королю составленный ими доклад меньшинства. Это был маневр, не имевший прецедента, и Георг, расценив его как «черную затею мистера Питта», отказался принять доклад.

«Если бы кто-нибудь из других министров был столь же энергичен, как вы, мой дорогой друг, — писал он Бьюту, — я бы сказал, что пусть этот безумный Питт будет уволен, но поскольку дела обстоят совсем иначе, мы должны избавиться от него в более счастливый момент, чем нынешний». К счастью, король настоял на том, чтобы дождаться ожидаемого возвращения из Парижа британского посланника по вопросам мира, прежде чем выслушивать аргументы