Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон

Когда год бедствий Фридриха закончился, он контролировал только центральные провинции Пруссии — Бранденбург и Магдебург, часть северной Силезии и часть Саксонии. Австрийцы оккупировали остальную часть его завоеваний, русские удерживали Восточную Пруссию и Померанию, а французы контролировали Рейнские провинции. Остальные его подданные прогибались под бременем налогов и воинской повинности. Ежегодная субсидия Великобритании в размере 670 000 фунтов стерлингов больше не компенсировала утраченные ресурсы. Он знал, что в следующем году сможет выставить менее семидесяти тысяч человек против в четыре раза большего числа врагов. В отчаянии прусские дипломаты умоляли османов напасть на Россию, умоляли крымских татар вторгнуться в Венгрию. Но Фридрих знал, что если турки не нападут на Россию до 20 февраля, его игра будет окончена. После тяжелого приступа депрессии в 1758 году он носил с собой маленькую коробочку, содержащую смертельную дозу опиумных таблеток. Теперь он писал своему брату, принцу Генриху, что «не умрет трусливой смертью […] Когда 20 февраля я увижу, что [османы не объявили войну России], я буду цепляться за своих стоиков и маленькую коробочку». Тогда дипломаты Пруссии могли заключить мир на любых условиях от имени Фридриха Вильгельма, племянника и наследника, которого Фридрих презирал. Бранденбургский дом, по его мнению, был уничтожен[645].

Фридрих не был религиозным человеком, но то, что произошло дальше, он впоследствии будет считать чудесным вмешательством Бога в дела Пруссии. 6 января 1762 года царица Елизавета, дочь Петра Великого и самый решительный враг Фридриха, внезапно умерла от инсульта. На престол взошел ее германизированный племянник, герцог Гольштейн-Готторпский, царь Петр III — человек, чьим главным вкладом в российскую историю станет его жена Екатерина, а единственной сильной личной чертой было презрительное поклонение королю Пруссии. Первой дипломатической инициативой Петра как царя стало обращение к Фридриху с просьбой о присвоении ему прусского титула — ордена Черного Орла. Фридрих воспрянул духом: он едва успел сочинить неприятную эпитафию,

русская Мессалина, казачья шлюха,

призванная обслуживать любовников на стигийском берегу,

как начал составлять условия мира для рассмотрения в Санкт-Питерсбурге. В обмен на мир он предлагал вернуть Восточную Пруссию; согласится ли царь? Петр заявил в ответ, что предпочел бы быть одним из генералов Фридриха, а не царем всея Руси, и оставалось лишь уладить технические вопросы. В мае Россия и Пруссия ратифицировали мир, Петр передал Восточную Пруссию своему герою и спросил, не желает ли Фридрих получить в свое распоряжение русский армейский корпус на оставшуюся часть войны. Швеция не преминула разглядеть в этих событиях свои дальнейшие перспективы и заключила поспешный мир. К концу мая 1762 года король, который в противном случае покончил бы с собой за несколько месяцев до этого, оказался вполне живым, обновленным в военном отношении, и перед ним стояла только Австрия. Он был готов справиться с ней, независимо от того, продолжали ли англичане выплачивать субсидии или нет[646].

Все эти невероятные события, столь удачные для Бранденбургского дома, вряд ли могли быть более своевременными, поскольку британский союз фактически распался. Первый сигнал поступил 6 января, в день смерти царицы и через два дня после объявления войны Испании, когда Бьюти, занимавший теперь главенствующее положение в кабинете, поставил «на рассмотрение великий вопрос о выводе всех наших войск из Германии и отказе от германской войны». Ньюкасл был потрясен. Отказ от немцев, а вместе с ними и от дипломатической и военной «системы», которую они с Питтом разработали, позволил бы Франции захватить Ганновер, а поскольку о смерти Елизаветы в Англии не узнают в течение нескольких дней, и ее последствия останутся неопределенными в течение нескольких месяцев, то это позволило бы России и Австрии расчленить Пруссию. На карту была поставлена не только экономика: честь тоже должна была занимать определенное место во внешней политике Британии[647].

И все же Ньюкасл прекрасно понимал, что Британия не может продолжать тратить героические суммы на континенте и одновременно воевать с испанцами. Он хорошо помнил, как трудно было договориться о займах для оплаты кампаний 1762 года, когда «денежные люди» соглашались давать кредиты только с большим дисконтом — восемьдесят фунтов валюты для покупки ценных бумаг на сто фунтов — и по высокой эффективной процентной ставке в 5 процентов. Несмотря на это, Ньюкаслу удалось получить только двенадцать из четырнадцати миллионов фунтов, необходимых по бюджетной смете, и перед ним встала неприятная перспектива покрывать разницу за счет выпуска векселей Казначейства без сотрудничества с Банком Англии. Война в Испании неизбежно приведет к сокращению доходов от таможенных пошлин на средиземноморскую торговлю, что еще больше затруднит выполнение правительством своих обязательств. Для нервного герцога все это выглядело очень зловеще. Однако он страстно настаивал на том, что отказаться от войны с Германией означало бы отдать все в Европе Франции, причем в тот самый момент, когда Франция шаталась на грани финансовой катастрофы. Бьюти, оценив волю старика к сопротивлению, отказался от своего предложения. Однако раз уж «Великий вопрос» был затронут, время могло лишь сделать его более настойчивым[648].

Как и Питт ранее, герцог теперь искал союзников, которых в кабинете больше не было. С молчаливого согласия короля и Бьюта герцог Бедфорд фактически внес предложение в пользу отказа от германской войны в Палату лордов 5 февраля — необычный поступок для лорда-хранителя тайной печати, который Ньюкасл воспринял как пощечину. Известие о развороте Петром III российской политики настолько основательно подорвало позиции Ньюкасла, что Бьюту и его союзникам нужен был лишь предлог, чтобы сместить его с поста. Этот предлог появился довольно скоро, в виде небольшого финансового кризиса. Отправка войск в Португалию, чтобы противостоять ожидаемому испанскому вторжению, требовала срочного выделения миллиона фунтов. Чтобы обратиться в Палату общин за разрешением занять эту сумму, Ньюкасл в начале апреля обратился за одобрением к кабинету министров. Бьют, Гренвилл и Бедфорд не согласились. Деньги нужно было откуда-то взять. Единственным возможным источником был немецкий бюджет.

Министры предоставили Ньюкаслу возможность уйти в отставку по принципиальным соображениям. Ньюкасл, в отличие от Питта, пропустил свою реплику. В тщетной попытке сохранить пост он урезал свои взгляды, чтобы соответствовать мнению большинства, и согласился приостановить субсидирование Пруссии. Разочаровавшись, Бьют и его союзники приняли более прямые меры, которые были бы очевидны даже для герцога. В середине апреля Гренвилл начал напрямую вмешиваться в работу Казначейства, отдавая распоряжения секретарям, которые руководили его повседневной деятельностью. Ньюкасл